Глава 31. Беседа со святой матерью
– Почтенная мать, еще младенцем я был крещен вашим мужем-пророком. Он был гуру моих родителей и моего собственного гуру Шри Юктешвара. Не окажете ли вы мне милость, рассказав несколько случаев из вашей святой жизни?
Я обратился к Шримати Каши Мони, подруге жизни Лахири Махасая. Оказавшись ненадолго в Бенаресе, я осуществил давнюю мечту посетить почтенную женщину.
Она любезно приняла меня в старой усадьбе Лахири в районе Гарудешвар Мохулиа в Бенаресе. Несмотря на возраст, она была цветущей, подобно лотосу, испуская духовное успокоительное благоухание. Она была среднего роста, с тонкой шеей, нежной кожей и большими блестящими глазами.
– Я рада тебе, сынок. Поднимись наверх.
Каши Мони провела меня в очень маленькую комнату, в которой одно время жила она с мужем. Мне было приятно чувствовать себя удостоенным чести взглянуть на святое место, где материализовался несравненный учитель, сыгравший человеческую драму бракосочетания. Женщина жестом любезно показала на мягкое сиденье рядом с ней.
"Это было за несколько лет до того, как я поняла божественность моего мужа, – начала она. – Однажды ночью в этой самой комнате у меня был яркий сон. Славные ангелы грациозно парили надо мной. Видение было так реально, что я проснулась. Комната была окутана странным ослепительным светом. Мой муж в позе лотоса левитировал среди комнаты, окруженный ангелами, поклонявшимися ему, воздев руки, сложенные ладонями. Безмерно изумленная, я решила, что еще сплю.
– Женщина, – сказал Лахири Махасая, – ты не спишь. Забудь свой сон навсегда.
Когда он медленно опустился на пол, я простерлась у его стоп.
– Учитель, – воскликнула я, – я вновь и вновь склоняюсь перед тобой. Простишь ли ты меня за то, что я считала тебя своим мужем? Я сгораю от стыда, поняв, что пребывала закостеневшей в невежестве рядом с тем, кто пробужден божественно. С этой ночи ты больше мне не муж достойный, но мой гуру. Примешь ли ты меня, ничтожную, в ученицы?
Учитель мягко коснулся меня:
– Восстань, святая душа. Ты принята. – Он указал жестом на ангелов: – Поклонись, пожалуйста, каждому из этих святых.
Когда я завершила скромные коленопреклонения, голоса ангелов зазвучали вместе, подобно хору из древнего Писания: «Супруга божества, ты благословенна. Мы приветствуем тебя». – Они склонились у моих ног, и вдруг их сияющие лики исчезли. В комнате потемнело.
Мой гуру предложил тут же получить посвящение в крия-йогу.
– О, конечно, – ответила я, – мне жаль, что я не была облагодетельствована ею раньше.
– Не пришло время, – подбадривающе улыбнулся Лахири Махасая. – Я безмолвно помогал тебе переработать многое из твоей кармы. Теперь ты желаешь и готова.
Он коснулся моего лба. Появились потоки вихрящегося света, сияние постепенно оформилось в опалово-голубой духовный глаз, обрамленный золотом, с белой пятиугольной звездой в центре.
– Проникни сознанием через эту звезду в царство Бесконечного, – в голосе гуру был новый оттенок, мягкий, как далекая музыка.
Одни виды накатывались на другие, подобно океанскому прибою на берега моей души. В конце концов эти панорамные сферы растворились в море блаженства, где я утратила себя. Когда через несколько часов я вернулась к осознаванию этого мира, учитель передал мне технику крия-йоги.
С этой ночи Лахири Махасая никогда более не спал в моей комнате. С этого времени он вообще не спал, день и ночь пребывая в передней комнате нижнего этажа в обществе своих учеников".
Славная женщина замолчала. Сознавая уникальность ее взаимоотношений с высшим йогом, наконец я попросил ее поведать мне о еще каких-нибудь воспоминаниях.
– Да ты жадный, сынок. Но тем не менее будет тебе еще один рассказ, – застенчиво улыбнулась она. – Я исповедуюсь тебе в грехе, который совершила перед своим мужем и гуру.
"Через несколько месяцев после моего посвящения, – начала она, – я стала чувствовать себя забытой и покинутой. Однажды утром Лахири Махасая зашел в эту комнату, чтобы взять какую-то вещь, я быстро последовала за ним и, охваченная заблуждением, неистовствуя, накинулась на него.
– Ты проводишь время с учениками. А как же с обязанностями перед женой и детьми? Мне очень жаль, что тебя не интересует финансовое положение семьи.
Учитель посмотрел на меня и вдруг исчез. Сильно испугавшись, я вдруг услышала голос, звучавший со всех сторон комнаты:
– Все это – ничто, разве не видишь? Как может ничто вроде меня дать тебе богатство?
– Гуруджи, – воскликнула я, – миллион раз прошу о прощении! Мои грешные глаза больше не могут видеть тебя, появись, пожалуйста, в своем святом облике.
– Я здесь, – пришел ответ сверху. – Взглянув туда, я увидела, как учитель материализовался в воздухе, голова его касалась потолка, глаза были как ослепительное пламя. Вне себя от страха, рыдая, после того, как он спокойно опустился на пол, я повалилась ему в ноги.
– Женщина, – сказал он, – ищи божественного богатства, а не жалкой земной мишуры. После обретения внутреннего сокровища ты найдешь и внешнее благополучие! – И добавил: Один из моих духовных сыновей обеспечит тебя.
Слова гуру в самом деле сбылись: один ученик оставил нашей семье значительную сумму денег".
Я поблагодарил Каши Мони за то, что она поделилась со мной своим чудесным опытом
Его жена была не единственной женщиной среди учениц Лахири Махасая. Были сотни других учениц, в том числе и моя мать. Одна ученица попросила однажды у гуру фотографию. Вручив ее, он заметил: «Если ты будешь считать ее защитой, то так оно и будет, в противном случае это только изображение».
Спустя несколько дней она с невесткой Лахири Махасая изучали Бхагавадгиту за столом, над которым висела фотография гуру. Вдруг внезапный порыв грозы ворвался в комнату. «Лахири Махасая, защити нас!» – Женщины склонились перед его изображением. Молния ударила в книгу, которую они читали, но обе последовательницы учителя остались невредимы. «Я почувствовала, как будто леденящий щит окружил меня, чтобы охранить от палящего жара», – пояснила чела.
Лахири Махасая совершил два чуда с одной ученицей – Абхоей. Однажды она со своим мужем, юристом из Калькутты, отправилась в Бенарес навестить гуру. Из-за интенсивного уличного движения их экипаж задержался. Они добрались до главного вокзала в Ховре только лишь для того, чтобы услышать, как поезд на Бенарес известил свистком об отбытии.
Абхоя спокойно встала у кассы. «Лахири Махасая, – я молю тебя задержать поезд, – тихо молилась она. – Я не могу перенести ожидания и не видеть тебя еще целый день».
Колеса пыхтящего поезда вертелись, но не было никакого видимого движения. Машинист и пассажиры спустились на платформу взглянуть на этот феномен. Англичанин-кондуктор подошел к Абхое и ее мужу. Вопреки правилам, служащий предложил свои услуги. «Бабу, – сказал он, – давайте деньги. Я дам вам билеты, после того как вы сядете в вагон».
Как только эта пара села и получила билеты, поезд тихо двинулся вперед. В панике машинист и пассажиры вновь вскочили в вагон, не понимая, как это поезд отправился и почему он стоял на одном месте.
Прибыв в дом Лахири Махасая в Бенаресе, Абхоя молча простерлась перед учителем, пытаясь коснуться его стоп.
– Успокойся, Абхоя, – заметил он, – как ты любишь меня беспокоить! Как будто ты не могла приехать следующим поездом!
Абхоя навестила Лахири Махасая в другом памятном случае. На сей раз она жаждала его покровительства, но не с поездом, а с аистом.
– Молю тебя благословить меня, чтобы мой девятый ребенок жил, – сказала Абхоя, – у меня родилось восемь детей, и все они умерли вскоре после рождения.
– Дитя твое, которое должно родиться, будет жить, – сочувственно улыбнулся учитель. – Только, пожалуйста, выполни тщательно мои указания. Ребенок, девочка, родится ночью. Следи, чтобы лампада горела до рассвета. Смотри не усни, чтобы свет не погас.
Девочка родилась ночью, в точности как предсказывал всеведущий гуру. Мать наказала няньке следить, чтобы в лампаде не иссякло масло. Обе женщины упорно бодрствовали до раннего утра, но в конце концов уснули. Масло в лампаде почти иссякло, свет слабо мерцал. Дверь спальни открылась с резким шумом. Женщины в испуге проснулись. Их изумленным очам предстал Лахири Махасая.
– Абхоя, смотри, свет почти погас! – указал он на лампу. Нянька поспешила ее наполнить. Как только лампада снова ярко загорелась, учитель исчез. Дверь закрылась, замок защелкнулся сам собой.
Девятый ребенок Абхои остался в живых. В 1935 году, когда я спрашивал о девочке, она была еще жива.
Один из учеников Лахири Махасая, почтенный Кали Кумар Рой, рассказывал мне много удивительных подробностей из своей жизни с учителем.
"Я часто неделями гостил в его доме в Бенаресе, – говорил Рой. – Я видел, как в ночной тиши появлялось множество святых данди свами
В ранний период общения с учителем я вынужден был бороться с враждебным отношением своего хозяина, у которого работал, – продолжал Рой. – Он был закоренелым материалистом. «Я не желаю, чтобы среди моих служащих были религиозные фанатики, – говорил он издевательским тоном. – Если я когда-нибудь встречу вашего шарлатана-гуру, то скажу ему такое, что он меня надолго запомнит».
– Тем не менее эта тревожная угроза была не в состоянии воспрепятствовать моему обычному плану: почти каждый вечер я проводил в обществе гуру. Однажды ночью хозяин последовал за мной и грубо ворвался в гостиную, явно настроенный высказать обещанные им сокрушающие замечания. Но не успел он сесть, как Лахири Махасая обратился к группе учеников, человек в двенадцать:
– Не хотите ли вы увидеть картинку?
Когда мы закивали головами в знак согласия, он попросил нас затемнить комнату.
– Сядьте кругом рядом друг с другом, – сказал он, – и положите руки на глаза человека, что пред вами.
Я не удивился, когда заметил, что и мой хозяин последовал указаниям учителя, хотя и неохотно. Через несколько минут Лахири Махасая спросил нас, что мы видим.
– Господин, – ответил я, – появилась красивая женщина. На ней сари с красной каймой, и она стоит у папоротника «слоновое ухо». Учитель обернулся к моему хозяину:
– Знаете вы эту женщину?
– Да, – человек этот явно боролся с чувствами, новыми для его натуры. – Я неразумно тратил на нее деньги, хотя у меня хорошая жена. Мне стыдно за те побуждения, что привели меня сюда. Простите ли вы меня и примете ли в ученики?
– Если вы в течение шести месяцев будете вести нравственную жизнь, я приму вас, иначе не смогу посвятить вас, – ответил учитель.
Три месяца мой хозяин воздерживался от искушения, но потом возобновил связь с этой женщиной. Спустя еще два месяца он умер. Тогда я понял скрытое пророчество гуру о невозможности посвящения этого человека".
У Лахири Махасая был знаменитый друг свами Трайланга, которому, как полагали, было более трехсот лет. Оба йога часто сиживали вместе в медитации. Слава о Трайланге распространилась столь широко, что мало кто из индусов стал бы отрицать возможность истины в любом из рассказов о его удивительных чудесах. Если бы Христос вернулся на землю и ходил по улицам Нью-Йорка, проявляя свою божественную силу, это вызвало бы, вероятно, такое же возбуждение, какое создавал Трайланга несколько десятков лет назад, проходя по забитым людьми улицам Бенареса. Он был одним из тех сиддхов (совершенных существ), что цементировали Индию от разрушительного действия времени.
Много раз видели, как свами без каких бы то ни было дурных последствий пил самые страшные смертельные яды. Тысячи людей, некоторые из них живы и по сей день, видели, как Трайланга плавал на водах Ганга. Целыми днями сидел он на поверхности воды или оставался сокрытый волнами в течение очень долгого времени. Обычным зрелищем на Маникарника гхате было недвижимое тело свами на покрытых водяными брызгами каменных плитах, целиком открытое немилосердному индийскому солнцу.
Этим Трайланга стремился показать людям, что жизнь йога не зависит ни от кислорода, ни от привычных условий и предосторожностей. Был ли он над водой или под водой, подвергалось ли его тело действию свирепых лучей солнца или нет, учитель доказывал, что он жил божественным сознанием: смерть не могла коснуться его.
Йог был велик не только духовно, но и физически. Вес его превышал триста фунтов (сто тридцать шесть килограммов) – по фунту на каждый год жизни! Поскольку он ел очень редко, тайна его большого веса возрастала. Учитель, однако, легко игнорирует все обычные правила сохранения здоровья, если он того желает по какой-либо особой, известной только ему самому, часто неуловимой причине.
Великие святые, пробудившиеся от космического сна майи и осознавшие этот мир как идею о божественном разуме, с телом могут делать что хотят, зная, что оно является лишь управляемой формой конденсированной или замороженной энергии. Хотя ученые физики ныне понимают, что материя есть не что иное, как застывшая энергия, озаренные учителя в сфере контроля над материей давно перешли от теории к практике.
Трайланга всегда оставался совершенно нагим. Измученной полиции Бенареса пришлось обходиться с ним, как с грудным ребенком. Дитя природы, свами, подобно древнему Адаму в Эдемском саду, абсолютно не сознавал своей наготы. Зато полиция вполне сознавала ее и бесцеремонно препроводила его в тюрьму. Последовало общее замешательство: громадное тело Трайланги во всей своей обычной полноте скоро оказалось на ее крыше. Его камера, все еще надежно запертая, не давала никакого ключа к разгадке того, каким образом он избавился от заключения.
Обескураженные стражи закона еще раз выполнили свой долг. На этот раз у камеры был поставлен часовой. И вновь сила отступила перед правдой. Скоро Трайлангу узрели в непринужденной прогулке по крыше. У богини правосудия на глазах повязка. В случае с Трайлангой обескураженная полиция решила последовать ее примеру.
Великий йог обычно сохранял привычное молчание
– Учитель, – сказал материалист с притворным почтением, – я принес тебе простокваши. Выпей ее, пожалуйста.
Трайланга без колебаний осушил до последней капли сосудище со жгучей известью. Через несколько минут злодей в предсмертной агонии повалился на землю.
– Помоги, свами, помоги! – вскричал он. – Я в огне! Прости мне мое злобное испытание!
Великий йог прервал свое обычное молчание.
– Насмешник! – сказал он. – Ты не понимал, когда предложил мне отраву, что жизнь моя едина с твоей. Если бы не мое знание, что Бог присутствует в моем желудке, как и в каждом атоме творения, известь убила бы меня. Теперь, когда ты знаешь божественный смысл бумеранга, никогда больше не разыгрывай ни на ком подобных трюков.
Очищенный грешник, исцеленный словами Трайланги, жалко поплелся прочь.
Перемещение боли не было результатом какого-то волевого акта учителя, но произошло через безошибочное применение закона справедливости
Автоматические регулирования справедливости, зачастую оплачивающие совершенно неожиданной монетой, как в случае с Трайлангой-свами и его несостоявшимся убийцей, успокаивают наше опрометчивое возмущение человеческой несправедливостью. «...Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь»
Ограниченные умы не доверяют божественному правосудию, любви, всеведению, бессмертию и относятся к ним, как к «пустым предложениям Писаний»! Такая бесчувственность, лишенная благоговения перед космическим зрелищем, приводит к действию цепи событий, которые проявляются во множестве последующих жизней и в конечном счете принуждают их к пробуждению мудрости.
О всемогуществе духовного закона говорил Христос при Своем триумфальном въезде в Иерусалим, когда «все множество учеников начало в радости велегласно славить Бога... Говоря: благословен Царь, грядущий во имя Господне! мир на небесах и слава в вышних! И некоторые фарисеи из среды народа сказали Ему: Учитель! запрети ученикам Твоим. Но Он сказал им в ответ: сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют»
В этом ответе фарисеям Христос показал, что божественное правосудие не какая-то фигуральная абстракция и что человек мира, хотя бы язык у него был вырван с корнем, все же найдет свою речь и защиту в основании творения, самом вселенском порядке.
«Вы считаете, что можно заставить замолчать мирных людей, – говорил Иисус. – Равно вы можете надеяться заглушить голос Божий, у Которого и камни поют славу Ему и воспевают Его вездесущность. Вам хотелось бы заставить людей не воздавать почести миру на небесах? Вам хотелось бы, чтобы они быстро собирались толпами только в случае войны на земле? Тогда будьте готовы, о фарисеи, опрокинуть основы мира, ибо не только честные люди, но и камни, земля, вода, огонь и воздух восстанут против вас, чтоб засвидетельствовать предопределенную им гармонию в творении».
Мой седжо мама (дядя по матери) был одарен милостью Христоподобного йога Трайланги. Однажды утром дядя увидел у гхата в Бенаресе учителя, окруженного множеством поклонников. Ему посчастливилось оказаться рядом с Трайлангой и скромно прикоснуться к его стопам. Дядя был изумлен, ибо моментально излечился от одной мучительной хронической болезни
Йогиня Шанкари Май Джи – единственная живущая ученица великого свами Трайланги.
Сидящий прямо за ней мужчина в тюрбане – это свами Бенойананда, директор нашей школы йоги для мальчиков в Ранчи, Бихар.
Снимок сделан в 1938 году на Кумбха Мела в Хардваре. Святой женщине тогда было 112 лет.
Единственная из учениц великого йога известная ныне – Шанкари Май Джи. Дочь одного из учеников Трайланги, она училась у свами с раннего детства. Прожив сорок лет в уединенных пещерах Гималайских гор близ Бадринатха, Кедарнатха, Амарнатха, Пашупатинатха, эта брахмачарина (женщина-аскет), родившаяся в 1826 году, имеет возраст далеко за сто лет. Однако, она не стара на вид, сохранила темные волосы, отличные белоснежные зубы и удивительную энергию, покидая свое уединение раз в несколько лет для посещения периодически устраиваемых мела.
Эта святая женщина часто навещала Лахири Махасая. Она рассказывала, что однажды в районе Баракпура, близ Калькутты, когда сидела рядом с Лахири Махасая, в комнату спокойно вошел его великий гуру Бабаджи и стал беседовать с ними. «Он благословил меня духовным советом», – сказала она.
А однажды ее учитель Трайланга, оказавшись в Бенаресе, оставив свое обычное молчание, весьма подчеркнуто публично проявлял почтение Лахири Махасая. Один ученик Трайланги запротестовал:
– Господин, зачем вы – свами, отреченный – оказываете такое почтение домохозяину?
– Сын мой, – ответил Трайланга, – Лахири Махасая подобен божьему котенку, находящемуся там, куда его определила космическая Мать. Покорно играя роль мирского человека, он приобрел то совершенное самопознание, ради которого я отрекся даже от набедренной повязки!