Глава 4. Неудавшийся побег в Гималаи

– Под каким-нибудь незначительным предлогом выйди из класса и найми экипаж. Остановись в переулке, где никто из моего дома не сможет тебя увидеть, – это были мои последние указания Амару Митеру, товарищу по школе, намеревавшемуся сопровождать меня в Гималаи.

Для побега мы выбрали следующий день. Предосторожности были необходимы, ибо мой брат Ананта бдительным оком следил за мной. Он был полон решимости расстроить планы побега, которые, по его мнению, целиком занимали меня. Амулет, словно духовная закваска внутри меня, оказывал свое действие. Среди Гималайских снегов я надеялся найти учителя, чей лик являлся в видениях.

Наша семья жила теперь в Калькутте, куда перевели отца на постоянную работу. Следуя патриархальному индийскому обычаю, Ананта привел жену в наш дом. Там, в маленькой мансарде, я медитировал каждый день, подготавливая свой разум к поиску божественного.

Памятное утро наступило с дождем, не сулящим ничего хорошего. Заслышав на улице стук колес экипажа, я поспешно завязал в шерстяное одеяло пару сандалий, две набедренные повязки, нитку с молитвенными четками и один экземпляр Бхагавадгиты. Сбросив этот узел вниз из своего окна на третьем этаже, я сбежал по ступенькам лестницы и прошел мимо дяди, покупавшего рыбу у двери дома.

– Ты чего так взволнован? – его взгляд подозрительно скользнул по моей персоне.

Я уклончиво улыбнулся и вышел в переулок. Подобрав узел, с осторожностью заговорщика я присоединился к Амару. Путь лежал через торговый центр – Чандни Чоук. Несколько месяцев мы экономили деньги, которые нам давали на завтрак в школе, чтобы купить европейскую одежду. Зная, что Ананта легко может сыграть роль детектива, мы думали провести его европейским нарядом.

По пути на станцию мы заехали за моим братом Джотином Гхошем, он был новообращенным и стремился к поиску гуру в Гималаях, я просто называл его Джатинда. Он надел новый костюм, который мы предварительно подготовили, надеясь, что здорово замаскировались. Нами овладело приятное настроение.

– Все, что теперь надо, – это брезентовые туфли. – Я отвел друзей в обувную лавку, выставлявшую обувь на резиновой подошве, – предметов из кожи, получаемой убийством животных, не должно быть в этом путешествии. Я остановился на улице, чтобы снять кожаный переплет с Бхагавадгиты и кожаные ремешки с солнцезащитного шлема.

На станции мы купили билеты до Бурдвана, где намеревались пересесть на Хардвар, расположенный у подножия Гималаев. Как только поезд тронулся, я высказал несколько сладких предвкушений.

– Только представьте себе! – воскликнул я, – нас будут обучать учителя, и мы испытаем транс Космического Сознания. Плоть будет заряжена таким магнетизмом, что дикие животные Гималаев, находясь около нас, будут как ручные. Тигры, как смиренные домашние кошечки, будут ожидать ласки!

Это замечание, рисующее, как мне казалось, и метафорически, и в буквальном смысле слова чарующую перспективу, вызвало у Амара восторженную улыбку. Однако Джатинда отвел глаза в сторону окна, глядя на убегающий ландшафт.

– Деньги надо разделить на три части, – этим предложением Джатинда прервал долгое молчание. – Каждый из нас сам купит себе билет в Бурдване. Так никто не догадается, что мы едем вместе.

Я согласился. Поезд остановился в Бурдване, когда уже опустились сумерки. Джатинда пошел в билетную кассу, а мы с Амаром остались на перроне. Подождав пятнадцать минут, мы предприняли несколько тщетных попыток выяснить причину исчезновения Джатинды. Ведя поиски во всех направлениях, в испуге мы настойчиво выкрикивали его имя. Но он исчез во тьме, окружающей маленькую станцию, неизвестно куда.

Пораженный странным оцепенением, я потерял всякое присутствие воли. Как Бог допустил такое обескураживающее событие? Романтические обстоятельства первого, тщательно подготовленного побега в Его поисках были безжалостно испорчены.

– Амар, нам следует вернуться домой, – я плакал, как дитя. – Вероломный побег Джатинды – дурной знак. Это путешествие обречено на неудачу.

– И это любовь к Господу? Ты не можешь выдержать маленького испытания – предательства друга?

От намека Амара на божественное испытание мое сердце успокоилось. Мы подкрепились знаменитыми бурдванскими засахаренными фруктами ситабхог («пища богини») и мотичур («самородки» сладкого «жемчуга»). Через несколько часов мы выехали в Хардвар через Барейли. На следующий день, ожидая на перроне поезд во время пересадки в Могхул Сераи, мы обсуждали один важный вопрос:

– Амар, возможно, нас скоро будут расспрашивать служащие железной дороги. Я не могу недооценивать изобретательности брата! Что бы из этого ни получилось, я не могу говорить неправду!

– Все, о чем я прошу, Мукунда, так это сохранять спокойствие. Не смейся и не гримасничай, когда я буду говорить.

В этот момент к нам подошел начальник станции – европеец. Он размахивал телеграммой, смысл которой я сразу понял.

Обращаясь ко мне, он сказал:

– Ты, обиженный, убежал из дому?

– Нет! – Я был рад, что его подбор слов позволял дать уверенный ответ. Ибо я знал, что не обида, а тоска по божественному была виной моего необычного поведения.

Тогда начальник обратился к Амару. Последовавшая за этим дуэль остряков едва позволяла мне сохранять рекомендованную стоическую серьезность.

– Где третий мальчик? – он вложил в голос всю весомость своего авторитета. – Быстро говори мне всю правду!

– Сэр, я заметил, вы носите очки. Разве не видно, что нас только двое? – Амар ехидно улыбнулся. – Я не могу наколдовать третьего мальчика.

Чиновник, заметно смущенный этой дерзостью, нашел новое поле для атаки.

– Как твое имя? – Меня зовут Томас. Я – сын англичанки, а мой отец – индиец, исповедующий христианство.

– А как зовут твоего друга?

– Я его зову Томпсон.

Моя внутренняя веселость достигла в это время зенита, и я бесцеремонно направился к поезду, предупредившему свистком об отправлении. Чиновник, сопровождавший Амара, оказался столь доверчивым и услужливым, что поместил нас в европейском купе. Наверное, ему было горько думать, что два мальчика-полуангличанина путешествуют в купе для туземцев. После того как он вежливо удалился, я упал на сиденье и разразился смехом. Амар тоже был рад, что перехитрил опытного европейского чиновника.

На перроне мне удалось прочитать телеграмму. Отправленная Анантой, она гласила: «Три бенгальских мальчика в английской одежде бежали из дома в Хардвар через Могхул Сераи. Задержите их, пожалуйста, до моего прибытия. Достаточное вознаграждение за услуги».

– Амар, я тебе говорил: не оставляй дома расписания с пометками, – я укоризненно посмотрел на него. – Брат, должно быть, нашел его там.

Друг покорно принял этот упрек. Мы ненадолго остановились в Барейли, где Дварка Прасад ждал нас с телеграммой от Ананты. Мой старый друг доблестно старался нас задержать, но я уверял, что наш побег не был необдуманным. Как и в предыдущем случае, Дварка отказался от моего приглашения отправиться в Гималаи.

Когда наш поезд той ночью стоял на станции, я почти спал, а Амара разбудили расспросы другого чиновника. Он тоже стал жертвой чар «Томаса» и «Томпсона». К рассвету поезд торжественно доставил нас в Хардвар. Величественные горы заманчиво вырисовывались вдали. Мы промчались через вокзал и ощутили свободу лишь в городской толпе. Так как Ананта каким-то образом разгадал нашу маскировку под европейцев, первым делом было переодеться в местные одежды. Меня давило предчувствие провала нашего мероприятия.

Считая целесообразным как можно быстрее оставить Хардвар, мы купили билеты, чтобы не мешкая отправиться на север, в Ришикеш, – землю, давно освященную стопами моих учителей. Я уже сел в поезд, тогда как Амар медленно плелся по перрону. Оклик полицейского заставил его резко остановиться. Непрошеный страж отконвоировал нас в полицейский участок и наложил арест на все деньги. Он любезно объяснил, что его долг – задержать нас до прибытия Ананты.

Узнав, что целью беглецов были Гималаи, полицейский рассказал нам одну удивительную историю:

"Я вижу, вы сильно увлечены святыми! Вы никогда не встретите более замечательного божьего человека, чем тот, которого я видел вчера. Мой брат, тоже полицейский, и я впервые встретились с ним пять дней назад. Патрулируя город в районе Ганга, мы пытались выследить одного убийцу, которого приказано было схватить во что бы то ни стало живым или мертвым. Известно было, что для того, чтобы грабить паломников, он маскировался под садху. Невдалеке мы заметили человека, внешне походившего на описание преступника. Он проигнорировал команду остановиться, и мы бросились к нему, чтобы схватить силой. Подойдя сзади, я с большой силой ударил его палашем по руке. Правая рука была почти совсем отрублена. Не вскрикнув и даже не бросив взгляд на жуткую рану, незнакомец, к нашему изумлению, быстро шел вперед. Когда мы догнали его, зайдя спереди, он спокойно сказал:

– Я не убийца, которого вы ищете.

Я был потрясен тем, что ранил божьего человека. Упав к его стопам, я умолял о прощении и предлагал свой тюрбан, чтобы остановить бьющую фонтаном кровь. Святой, доброжелательно взглянув на меня, сказал:

– Дитя, твою ошибку можно понять, иди и не укоряй себя. Возлюбленная Мать позаботится обо мне.

Он приложил болтающуюся руку к отрубленному месту, и – о, чудо! – она необъяснимым образом прикрепилась, а кровь перестала хлестать.

– Приходи ко мне через три дня вон под то дерево и увидишь, что я буду полностью исцелен. Тогда ты не будешь мучиться угрызениями совести.

Вчера мы с братом, горя от нетерпения, отправились к означенному месту. Садху был там и позволил осмотреть руку. На ней не было ни шрама, ни другого следа от раны! Он сказал:

– Я отправляюсь через Ришикеш в уединенные места в Гималаях.

Затем он, благословив нас, удалился. Я чувствовал, что моя жизнь возвысилась его святостью".

Свой рассказ полицейский закончил благочестивым возгласом. Этот случай явно подвигнул его далеко за пределы обычных для него глубин. Выразительным жестом он протянул вырезку из газеты, в которой, по обыкновению прессы, в искаженном, сенсационном виде, увы, не обошедшем стороной даже Индию, говорилось о чуде. Версия репортера была явно преувеличена, он говорил, что садху был почти обезглавлен!

Мы с Амаром пожалели, что не повстречали великого йога, способного простить, подобно Христу, своего истязателя. Индия, бедная материально в течении последних двух столетий, обладает, тем не менее, неисчерпаемым религиозным богатством. Духовные «небоскребы» могут встретиться даже обычным людям вроде этого служащего.

Мы поблагодарили полицейского, рассеявшего нашу печаль удивительным рассказом. Он, верно, считал себя гораздо удачливее нас, встретив озаренного святого без всяких усилий. Искание же нашего сердца закончилось, но не у стоп учителя, а в грубом полицейском участке!

– Так близко от Гималаев и вместе с тем пока в плену, меня вдвойне тянет на свободу. Давай ускользнем, когда представится случай. Мы можем пешком дойти до священного Ришикеша, – сказал я Амару, подбадривающе улыбаясь.

Но как только у нас отобрали верную денежную поддержку, мой спутник стал пессимистом:

– Если мы отправимся в поход через опаснейшие джунгли, то окажемся не в городе святых, а в желудке тигров!

Ананта и брат Амара прибыли через три дня. Амар встретил своего брата с радостным облегчением. Я был непреклонен, Ананта не добился ничего, кроме сурового укора.

– Я понимаю тебя, – утешающе сказал брат. – Прошу лишь, сопроводи меня до Бенареса, чтобы встретиться с одним святым, и съезди на несколько дней в Калькутту навестить опечаленного отца. Затем можешь возобновить поиски своего учителя.

В этот момент в беседу вступил Амар, чтобы отказаться от всякого намерения еще раз вернуться со мной в Хардвар. Он наслаждался семейным теплом. Но я знал, что никогда не оставлю поисков учителя.

Наша группа села в поезд на Бенарес, где я получил необычный немедленный ответ на мои молитвы.

Ананта заранее подготовил ловкий план. Прежде чем увидеться со мной в Хардваре, он остановился в Бенаресе, чтобы попросить одного авторитетного специалиста по Священным Писаниям побеседовать со мной позже. Этот пандид, а также его сын обещали отговорить меня от пути саньясина.

Ананта привел меня к ним домой. Сын, запальчивый молодой человек, приветствовал меня во дворе. Он занял меня длинными философскими рассуждениями, и заявил, что будучи ясновидцем, он знает мое будущее, в связи с чем не одобряет мою идею стать монахом.

– Тебе постоянно будут сопутствовать неудачи, ты будешь не в состоянии найти Бога, если станешь настаивать на уходе от обычных обязанностей. Ты не сможешь перебороть карму без получения мирского опыта.

В ответ на уста мне явились бессмертные слова Кришны: «Даже если тот, у кого самая худшая карма, неустанно сосредотачивается на Мне, он быстро освободиться от последствий прошлых дурных действий. Становясь праведной душой, он скоро достигнет вечного спокойствия. Будь уверен: тот, кто Мне предан с полным доверием, никогда не умрет».

Тем не менее предсказания молодого человека несколько поколебали мою уверенность. Со всем пылом своего сердца я тихо молился Богу:

«Пожалуйста, разреши замешательство и ответь мне здесь и сейчас, желаешь ли Ты, чтобы я вел жизнь отречения или мирского человека».

В то же время я заметил садху с благородными чертами, стоящего за оградой дома пандида. Видимо, он нечаянно услышал духовную беседу между мной и мнимым ясновидящим, ибо странник подозвал меня. Я ощутил великую силу, исходящую из его спокойных глаз.

– Сын, не слушай этого невежду. В ответ на молитву Господь сказал, чтобы я заверил тебя, что твой единственный путь в этой жизни – путь отречения.

С удивлением и признательностью услышав это, я счастливо улыбнулся.

– Отойди от этого человека! – сказал мне со двора «невежда».

Мой святой советчик поднял руку в благословении и медленно удалился.

– Этот садху такой же ненормальный, как и ты.

Это восхитительное замечание сделал убеленный сединами пандид. Он и его сын мрачно смотрели на меня.

– Я слышал, он тоже оставил дом в бездумных поисках найти Бога.

Я стою позади моего старшего брата Ананты

Я повернулся к Ананте и заявил, что более не намерен вступать в дальнейшие дискуссии с нашими хозяевами. Обескураженный брат согласился на немедленный отъезд. Вскоре мы сели на поезд до Калькутты.

– Мистер Детектив, как вы открыли, что я бежал с двумя помощниками? – живо полюбопытствовал я во время поездки домой. Ананта озорно улыбнулся:

"В твоей школе я узнал, что Амар вышел из класса и не вернулся. На следующее утро у него дома я нашел расписание поездов с пометками. Отец Амара, как раз собираясь уезжать в экипаже, жаловался кучеру:

– Мой сын не едет со мной сегодня утром в школу. Он исчез!

– Я слышал от брата, что ваш сын с двумя другими одетыми в европейскую одежду сел в поезд на железнодорожной станции Ховра, – ответил тот. – Они подарили ему свои кожаные туфли.

Таким образом, у меня было три ключа: расписание, трио мальчиков и европейская одежда".

Я внимал откровениям Ананты со смешанным чувством веселья и досады. Наша щедрость к извозчику была слегка неуместной!

"Конечно, я срочно дал телеграммы начальникам станций во все города, помеченные в расписании, – продолжал брат. – Амар отметил Барейли, и я отправил телеграмму твоему другу Дварке. Расспросив соседей, я узнал, что двоюродный брат Джатинда отсутствовал одну ночь, а на следующее утро вернулся в европейской одежде. Разыскав его, я пригласил на обед. Совершенно обескураженный дружескими манерами, он согласился. По пути я неожиданно завел его в полицейский участок. Его окружили несколько полицейских, подобранных заранее из-за свирепого вида. Под их грозными взглядами Джатинда согласился объяснить свое таинственное поведение:

– Я отправился в Гималаи в радостном расположении духа. Перспектива встречи с учителем исполняла меня вдохновением. Но когда Мукунда сказал, что при наших экстатических состояниях в гималайских пещерах тигры будут зачарованы настолько, что усядутся вокруг нас, как домашние кошечки, моя кровь застыла в жилах, капли ледяного пота проступили на лбу. – А что если, – подумал я, – ужасная натура тигров не изменится силой нашего духовного транса, встретят ли они нас с благожелательностью домашних кошек?" Умственным взором я уже видел себя невольным обитателем желудка какого-нибудь тигра, входящим туда не сразу всем телом, а частями!"

Мой гнев по поводу исчезновения Джатинды растворился в смехе. Веселое объяснение в поезде искупило все страдания, причиненные им мне. Я должен признаться в возникновении чувства некоторого удовлетворения: Джатинда тоже не избежал встречи с полицией!

– Ананта, ты рожден быть ищейкой! – Моя веселость окрасилась легким раздражением. – А Джатинде я скажу, что рад, что им двигало не предательство, но, как оказалось лишь благоразумный инстинкт самосохранения.

Дома, в Калькутте, отец трогательно просил меня обуздать бродячие стопы, по крайней мере, до окончания средней школы. В мое отсутствие он с любовью вынашивал замысел, договорившись со святым пандидом свами Кебаланандой, чтобы тот регулярно заходил к нам домой.

Этот мудрец будет твоим репетитором по санскриту, – уверенно заявил родитель.

Мой Святой Учитель Санскрита Свами Кебалананда

Отец надеялся удовлетворить мою духовную жажду наставлениями ученого философа. Но он был разбит своим же собственным оружием: новый учитель, далекий от интеллектуального выхолащивания живой сути предмета, раздувал во мне тлеющие угольки жажды Бога. Отец не знал, что Свами Кебалананда был восторженным учеником Лахири Махасая. Несравненный гуру имел тысячи учеников, безмолвно влекомых к нему его неодолимым божественным магнетизмом. Позже я узнал, что Лахири Махасая часто характеризовал Кебалананду как риши, или озаренного мудреца.

Роскошные вьющиеся волосы обрамляли красивое лицо моего репетитора. Его темные глаза были простодушны и по-детски ясны. Все движения нежного тела были отмечены спокойной неторопливостью. Всегда ласковый и любящий, он прочно утвердился в Бесконечном Сознании. Многие часы, проведенные вместе, прошли в глубокой крия медитации.

Кебалананда был известным авторитетом в древних шастрах, или священных книгах: его эрудиция снискала ему имя Шастри Махасая, с которым к нему обычно обращались. Но мой прогресс в изучении санскрита не был заметен. Я искал любого удобного случая, чтобы забросить прозаическую грамматику и поговорить о йоге и Лахири Махасая. Репетитор однажды сделал мне подарок, рассказав кое-что из собственной жизни с учителем:

"Я был на редкость счастлив, у меня была возможность в течение десяти лет оставаться близ Лахари Махасая. Его бенаресский дом был целью еженощного паломничества. Гуру всегда находился в маленькой передней гостиной не первом этаже. Когда он сидел в позе лотоса на деревянном стуле без спинки, ученики полукругом окружали его. Глаза его веселились и искрились в божественной радости. Они всегда были полузакрытыми, всматривающимися через внутреннее всевидящее око в сферы вечного блаженства. Он редко говорил пространно. Изредка взгляд его фокусировался на ученике, нуждающемся в помощи, исцеляющие слова лились тогда подобно потоку света.

Непередаваемое чувство покоя возникало от одного лишь взгляда учителя, меня наполнял его аромат, лившийся как из лотоса бесконечности. Быть с ним, даже не обменявшись ни одним словом, было счастьем, преобразовывавшим все мое существо. Если на пути сосредоточения возникал какой-либо незримый барьер, я, бывало, медитировал у ног гуру. Там легко схватывались самые тонкие состояния. Такие прозрения ускользали в присутствии других, меньших учителей. Лахири Махасая был живым храмом Бога, чьи тайные врата открывались всем преданным ученикам.

Учитель не был педантичным толкователем Писаний, без усилий заглядывая в «божественную библиотеку». Слова и мысли мощной струей били из фонтана всеведения, у него был чудесный ключ, открывавший глубокое философское учение, скрытое много веков назад в Ведах. Если его просили разъяснить различные планы сознания, упоминаемые в древних текстах, он соглашался улыбаясь: «Я пройду эти состояния и спустя немного времени расскажу вам, что чувствую». Таким образом, он был диаметрально противоположен учителям, заучивавшим на память Священные Писания, а затем провозглашавшим непрочувствованные абстракции.

«Пожалуйста, понимайте святые строфы по мере того, как их смысл приходит к тебе, – молчаливый гуру часто давал такое указание сидящему близко ученику. – Я буду направлять твой ум так, чтобы понимание было вернее». – Таким образом, многие осознания, воспринимаемые при помощи Лахири Махасая, оказались записанными разными учениками с обширными комментариями.

Учитель никогда не советовал верить рабски. «Слова – это только шелуха, – говорил он, – обретайте уверенность в божьем присутствии через собственный радостный контакт в медитации». Какова бы ни была проблема у ученика, гуру советовал для ее разрешения крия-йогу: "Йогический ключ не утратит эффективности и тогда, когда я более не буду присутствовать в теле, чтобы направлять вас. Эта техника не может быть спрятана в переплет книги, отложена и забыта, подобно теоретическим идеям. Неустанно следуйте своим путем к освобождению через крия, чья сила кроется в практике".

Я сам считаю крию самым эффективным средством спасения собственными усилиями из когда-либо использовавшихся в человеческих поисках Бесконечного. Благодаря ее применению всемогущий Бог, скрытый во всех людях, зримо воплотился в теле Лахири Махасая и его учениках".

Христоподобное чудо, совершенное Лахири Махасая, произошло в присутствии Кебалананды. Мой святой репетитор рассказал однажды эту историю, и мысли его были далеко от лежавших перед нами на столе санскритских текстов.

"Один слепой ученик, по имени Раму, вызывал у меня большое сострадание. Неужели ему не видеть света, когда он так преданно служит учителю, в котором в полную силу светилось божество? Однажды утром я хотел поговорить с Раму, но он терпеливо сидел часами, обмахивая гуру панкха. Когда почитатель учителя наконец вышел из комнаты, я последовал за ним.

– Раму, давно ли ты слеп? – спросил я.

– Я слеп от рождения, сэр! Глаза мои никогда не имели счастья видеть хотя бы проблеска солнца.

– Наш всемогущий гуру может помочь тебе. Пожалуйста, попроси его.

На следующий день Раму неуверенно приблизился к Лахири Махасая. Ученик почти стыдился просьбы, касающейся того, чтобы к его духовному сверхбогатству приблизилось богатство физическое.

– Учитель, в вас Озаритель Космоса. Молю ввести Его свет в мои глаза, чтобы я различил меньший свет солнца.

– Раму, кто-то потворствовал тому, чтобы поставить меня в неловкое положение, – ответил учитель. – Я не обладаю способностью исцелять.

Раму настаивал:

– Сэр, Бесконечный Единый в вас несомненно может исцелять.

– Это другое дело, Раму. Для Бога нет границ! Тот, Кто зажигает звезды и клетки плоти таинственной лучезарностью жизни, конечно, может ввести в твои глаза блеск света. – учитель коснулся лба Раму в точке между бровями. – Удерживай свой разум сосредоточенным и в течении семи дней часто распевай имя пророка Рамы. Для тебя особо засияет заря солнечного великолепия.

О чудо! Через неделю так и случилось. Впервые Раму увидел прекрасный лик природы. Всеведущий Единый безошибочно направил ученика, наказав повторять имя Рамы, любимого им более всех других святых. Вера в Раму была почвой, вспаханной благочестием, в которой могучее семя учителя пустило росток, – семя неизменного исцеления".

Кебалананда на мгновение умолк, затем воздал дань почитания учителю:

"Во всех чудесах, совершенных Лахири Махасая, было очевидно, что он никогда не позволял эго-принципу считать себя причинной силой. Путем совершенной самоотдачи во власть первичной целящей силы учитель давал Ей возможность свободно течь через него.

Многочисленные тела, удивительно исцеленные благодаря Лахири Махасая, в конечном счете должны были стать пищей для огня кремации. Но его непреходящими чудесами являются безмолвные духовные пробуждения и формирование Христоподобных учеников".

Я так никогда и не стал санскритологом. Свами Кебалананда научил меня грамматике более божественной.