Я прибыл в Лос-Анджелес утром в субботу, 11 сентября 1948 года, изнуренный длительным путешествием. Там, впервые за четыре дня, я смог побриться и принять душ. Затем я продолжил путь на юг, проехав на автобусе сотню миль до Энсинитаса, маленького прибрежного городка, где, как я читал, находилась обитель Йогананды. В пылу первого чтения я как-то упустил из виду, что он основал организацию. Возможно, я подсознательно «отсеял» эту информацию из-за своего давнего сопротивления религиозному институционализму. В моем сознании эта маленькая прибрежная хижина отшельника была всем, что существовало в его работе. Я шел к нему, а не в его организацию.
Я прибыл в Энсинитас к концу дня и был слишком уставшим, чтобы сразу отправиться в обитель. Я остановился в гостинице и, буквально рухнув на кровать, сутки проспал. На следующее утро я отправился в обитель «Общества Самореализации», пройдя около мили по окрестностям живописных садов, пестрящих ледяником и бугенвиллиями. Многих цветов я прежде нигде не видел. Их яркие оттенки сильно отличались от скромных цветов на Востоке. Позднее я обнаружил, что этот контраст был характерен для многих аспектов жизни на западном и восточном побережье.
Затаив дыхание, я подошел к обители. Йогананда, как я помнил из его книги, однажды посетил святого, не предупредив о своем прибытии. Он еще не достиг деревни святого, когда тот вышел его приветствовать. «Знает ли Йогананда о моем приезде? — спросил я себя. — Выйдет ли он так же и поприветствует ли меня?»
На этот второй вопрос, во всяком случае, я получил ответ: не повезло. Я вошел на территорию через привлекательные ворота. По обеим сторонам от меня были большие, ухоженные сады: слева — деревья за небольшим домом, справа — приятная лужайка. В конце подъездной дорожки стояло красивое оштукатуренное белое здание с красной черепичной крышей. Я представил себе учеников, спокойно выполняющих простую домашнюю работу, их лица, светящиеся внутренним спокойствием. (Знают ли они, что я приехал?)
Я позвонил в дверной звонок. Через несколько минут появилась деликатная пожилая женщина.
— Что Вам угодно? — спросила она вежливо.
— Парамханса Йогананда у себя?
Мое произношение этого незнакомого имени, видимо, оставляло желать лучшего. Более того, мой белый пляжный костюм не свидетельствовал о том, что я был обычным посетителем. Я ошибочно полагал, что в Южной Калифорнии принято носить белый пляжный костюм, как и в Майами или Гаване. Моя необычная внешность вместе с явным незнанием правильного произношения имени Йогананды, должно быть, произвели впечатление, что я какой-то коммунальный работник.
— А, Вы пришли, чтобы проверить воду?
— Нет! — сглотнув, повторил я. — Парамханса Йогананда у себя?
— Кто? О да, о, я поняла. Нет, боюсь, он уехал на выходные. Могу ли я Вам чем-то помочь?
— Наверное, да... Нет... Я имею в виду, я его хочу увидеть.
— Сегодня он читает проповедь в голливудской церкви.
— У вас есть там церковь?
Я позволил своему удивлению проявиться. Я всегда считал, что в Голливуде находятся только киностудии. Мое удивление, наверное, показалось моей пожилой хозяйке непристойным. В конце концов, почему у них не может быть церкви в таком большом городе, как Голливуд? Скоро мне стало ясно, что я произвожу не самое лучшее впечатление.
Что ж, подумал я, возможно, это действительно кажется немного странным, что я ворвался сюда и прошу о разговоре с главой какой бы то ни было организации и — что еще хуже — даже не сознавая, что у него есть организация. Моя собеседница немного напряглась.
— Я хочу присоединиться к его работе, — объяснил я. — Я хочу жить здесь.
— Вы читали его опубликованные уроки? — спросила она несколько холодно, как мне показалось.
— Уроки? — повторил я тупо. — Я не знал, что у него есть уроки, которые надо изучать.
Мое положение с каждой минутой становилось все мрачнее.
— Есть полный курс. Боюсь, что Вы не сможете присоединиться, — твердо продолжила она, — пока не пройдете весь курс.
— Сколько времени на это потребуется? — Мое сердце замирало.
— Около четырех лет.
Четыре года! Об этом не могло быть и речи! Когда я мысленно возвращаюсь к этому диалогу, я думаю, что она, вероятно, просто пыталась умерить мою, как ей могло показаться, абсурдную самонадеянность и уверенность в том, что стоит мне только появиться, как меня встретят радостными криками: «Вот Вы и приехали!» На самом деле требования к поступлению были не такими строгими, как она дала мне понять. Однако такой метод обычно, а также вполне уместно используется, чтобы искренность духовного искателя была тщательно проверена.
Однако тогда мне это казалось не совсем уместным. Лишь позднее я узнал, что первой, кто меня приветствовал, была сестра Гьянамата — самая продвинутая ученица Парамхансы Йогананды. Сама она была замужем, и поэтому ей пришлось ждать годы, прежде чем она смогла войти в обитель. Поэтому перспектива ожидания, должно быть, казалась ей совершенно нормальной и не очень большим испытанием.
— Что ж, — непокорно подумал я, — это еще не вердикт Йогананды. — Глотая разочарование, я спросил, как добраться до голливудской церкви. Она дала мне адрес и номер телефона. Вскоре я уже возвращался в Лос-Анджелес.
Пока я ехал, приступы негодования (по поводу ее самонадеянности!) чередовались с отчаянными молитвами о том, чтобы меня приняли. Впервые в жизни я так отчаянно чего-то хотел. Мне не могут, мне просто не должны отказать!
В какой-то момент, снова подумав об информировавшей меня пожилой леди, я вновь возмутился, но внезапно вспомнил ее глаза. Они были очень спокойными и даже, как я с некоторым удивлением подумал, мудрыми. Определенно, в ней было нечто гораздо большее, чем я заметил в порыве своего желания. «Прости меня за мое неверное суждение, — мысленно молился я. — В любом случае, с моей стороны неправильно было думать о ней недоброжелательно. Она просто выполняла свой долг. Однако теперь я чувствую, что она — великая душа. Прости меня!»
Казалось, во мне внезапно поднялось облако. Я знал в своем сердце, что меня приняли.
Приехав в Лос-Анджелес, я сдал чемодан в камеру хранения автобусной станции и сразу же направился к бульвару Сансет, 4860, — по адресу церкви, которую я искал. Было около трех часов дня. Утренняя служба давно закончилась, и, если не считать нескольких человек, здание было пустым. Из-за длинного стола в глубине помещения меня приветствовала леди.
— Чем могу вам помочь?
Я объяснил цель своего визита.
— О, боюсь, что Вы не сможете увидеть его сегодня. Он очень занят.
С каждой минутой я все больше впадал в отчаяние. «Когда я смогу его увидеть?»
Она заглянула в небольшую книгу, лежащую перед ней на столе. «Время его встреч и визитов расписано на два с половиной месяца вперед» — сообщила она.
Два с половиной месяца! Сначала мне сказали, что не смогут меня принять ранее, чем через четыре года. Теперь — что я не смогу даже увидеть его целых...
— Но я проделал весь этот путь из Нью-Йорка только ради этого!
— Вот как? — Она сочувственно улыбнулась. — Как Вы узнали о нем?
— Несколько дней назад я прочитал его автобиографию.
— Так недавно! И Вы пришли… просто… вот так? — сказала она немного мягче. — Обычно нам предварительно пишут. Вы писали нам?
Я уныло признался, что даже не думал об этом.
—Что ж, мне жаль, но Вы не сможете встретиться с ним еще два с половиной месяца. А пока, — продолжала она, слегка просветлев, — Вы можете изучать его уроки и посещать здешние службы.
Я угрюмо бродил по церкви, изучая обстановку, архитектуру, оконные витражи. Это была привлекательная капелла, достаточно большая, чтобы вместить более ста человек, и маняще умиротворяющая. «Отличное место для спокойной медитации», — подумал я. Но мой ум вряд ли был спокойным или медитативным. Он был в смятении.
«Вы должны принять меня! — молил я. — Вы должны! Это означает всё для меня. От этого зависит вся моя жизнь!»
Двое или трое сидящих в церкви были монахами из главного управления «Общества Самореализации» в Маунт-Вашингтоне (район Хайленд-Парка в Лос-Анджелесе). Я поговорил с одним из них. Его звали Норман. Он был высок и хорошо сложен, с добрым и кротким взглядом. Он немного рассказал об их образе жизни в Маунт-Вашингтоне и об их отношениях как учеников с Парамхансой Йоганандой. «Мы называем его Мастером
Как глубоко затронуло меня описание Норманом Маунт-Вашингтона! Я просто должен стать частью этого замечательного образа жизни. Он должен стать моим. Это был мой дом.
Норман указал на двух молодых людей, тихо сидевших в глубине церкви.
— Они тоже хотят вступить в монастырь, — заметил он.
— Как долго они ждут?
— О, недолго! Несколько месяцев.
Опечаленный, я бродил еще некоторое время. Наконец, меня осенило! Может, я просто не готов, и поэтому двери для меня не открываются. Если это так, решил я, то я просто уеду жить на холмы близ Голливуда, буду регулярно посещать церковные службы, изучать уроки и — вздохнул я — ждать. Когда я буду готов, Мастер наверняка узнает об этом и призовет меня.
С этим решением и без малейшего разочарования в сердце я направился к выходу.
Несомненно, мне был нужен этот урок смирения. Вероятно, прежде у меня все шло слишком гладко. Может быть, я был слишком самоуверен. Во всяком случае, как только я пришел к мысли, что я, пожалуй, духовно неподготовлен, — ситуация резко изменилась. Когда я уже подошел к двери, меня догнала секретарь (как я узнал позднее, ее звали Мэри Хэммонд).
— Поскольку вы приехали издалека, — сказала она, — я сейчас спрошу Мастера, не сможет ли он принять Вас сегодня.
Через несколько минут она вернулась.
— Мастер примет Вас следующим.
Вскоре меня проводили в небольшую гостиную. Мастер стоя беседовал с учеником в белом одеянии. Перед тем как удалиться, молодой человек встал на колени, чтобы коснуться ног Мастера. Как я знал из книги Йогананды, это был традиционный для индийцев знак почтительности; такой знак уважения воздавался родителям и старшим, а также, и особенно, своему гуру. Мгновение спустя я остался наедине с Мастером.
Какие большие, сияющие глаза приветствовали меня! Какая сострадательная сладость в улыбке! Никогда прежде я не видел такой божественной красоты в человеческом лице. Мастер сел на стул и жестом пригласил меня на диван возле себя.
— Чем могу служить Вам? — В третий раз за этот день те же самые нежные слова. Но на этот раз — как полны они смыслом!
— Я хочу быть Вашим учеником! — Ответ неудержимо вырвался из моего сердца. Никогда не думал, что скажу такие слова другому человеку.
Мастер ласково улыбнулся. Последовала продолжительная беседа, прерываемая длинными паузами, во время которых он держал глаза наполовину открытыми, — «читая» меня, как я хорошо знал.
Вновь и вновь я отчаянно молился в своем сердце: «Вы должны принять меня! Я уверен, что Вы знаете мои мысли. Я не могу их высказать, я только расплачусь! Но Вы должны принять меня! Вы должны!»
В начале разговора он сказал мне: «Я согласился встретиться с Вами только потому, что так велела мне Божественная Мать. Я хочу, чтобы Вы это знали. Дело не в том, что Вы приехали издалека. Две недели назад одна леди прилетела сюда из Швеции после прочтения моей книги, но я не принял ее. Я делаю только то, что велит мне Бог». Он повторил: «Божественная Мать велела мне, чтобы я встретился с Вами».
Как я уже знал из его книги, он часто обращался к Богу, который, по его словам, объединяет мужское и женское начала, как к «Божественной Матери».
Затем последовал разговор о моем прошлом. Казалось, он был доволен моими ответами и правдивостью. «Я уже знал это», — заметил он однажды, показывая, что он просто проверял меня, чтобы увидеть, отвечу ли я правдиво. Снова последовало долгое молчание, в течение которого я горячо молился о том, чтобы меня приняли.
— Теперь я принимаю меньше людей, — сказал он.
Я сглотнул. Неужели это замечание должно было подготовить меня к разочарованию?
Я сказал ему, что просто не вижу для себя ничего привлекательного ни в браке, ни в мирской жизни. «Я уверен, что для многих людей это хорошо, но для себя я этого не хочу».
Он покачал головой: «Это не для каждого так хорошо, как считают люди. Единственный ответ для каждого — только Бог. Всё меньшее — это компромисс». Он рассказал мне несколько историй о разочарованиях, свидетелем которых он был. И снова наступила тишина.
В какой-то момент нашей беседы он спросил меня, понравилась ли мне его книга.
— О, она великолепна!
— Это потому, — ответил он просто, — что она пронизана моими вибрациями.
Вибрации? Я никогда прежде не слышал, что книги обладают «вибрациями». Однако, безусловно, его книга показалась мне почти живой с ее способностью передавать не просто идеи, а новые состояния сознания.
Нелепо, даже абсурдно, но теперь мне пришло в голову, что он охотнее принял бы меня, если бы почувствовал, что я могу быть полезным для его работы. Но что я умел? Только писать. Это, конечно, лучше, чем ничего. Может быть, ему нужны люди, умеющие писать? Чтобы продемонстрировать свои возможности, я сказал:
«Сэр, в вашей книге я нашел несколько расщепленных инфинитивов
Снова тишина.
Снова молитвы.
— Ладно, — сказал он, наконец. — У Вас хорошая карма. Вы можете присоединиться к нам.
— О, я могу и подождать, — выпалил я в надежде, что он принимает меня не только потому, что я еще не нашел другого места для проживания.
— Нет, — улыбнулся он. — У Вас хорошая карма, иначе бы я Вас не принял. —Глядя на меня теперь с глубокой любовью, он сказал:
— Я дарю Вам свою безусловную любовь.
Бессмертное обещание! Я не мог постичь глубины смысла этих слов.
— Дарите ли мне Вы свою безусловную любовь?
— Да!
— И Вы также дарите мне ваше безусловное послушание?
Хотя я отчаянно желал быть принятым, я должен был быть совершенно честным.
— Предположим, когда-нибудь, — спросил я, — мне покажется, что Вы ошибаетесь?
— Я никогда не стану требовать от Вас ничего, — ответил он торжественно, — чего Бог не велит мне просить.
Он продолжил:
— Когда я встретил своего Мастера, Шри Юктешвара, он сказал мне: «Позволь мне дисциплинировать тебя». — «Почему, сэр?» — спросил я. «Потому, — ответил он, — что в начале духовного пути воля человека управляется прихотями и фантазиями. Так было и со мной, — продолжал Шри Юктешвар, — пока я не встретил моего гуру, Лахири Махасая. Лишь после того, как я сонастроил свою бессистемную волю с его направляемой мудростью волей, я обрел истинную свободу». Таким же образом, если Вы настроите свою волю на мою, Вы тоже обретете свободу. Действовать только по вдохновению прихотей и фантазий — это не свобода, а рабство. Только исполняя волю Бога, Вы можете найти то, что ищете.
— Понимаю, — ответил я задумчиво. Потом от всего сердца сказал: — Я дарю Вам свое безусловное послушание!
Мой Гуру продолжал:
— Когда я встретил своего Мастера, он даровал мне свою безусловную любовь, как я подарил Вам свою. Затем он попросил любить его так же безусловно. Но я ответил: «Сэр, что если я когда-нибудь о Вас подумаю, что Вы меньше Христоподобного мастера? Смогу ли я любить Вас по-прежнему?» Мой Мастер сурово посмотрел на меня: «Мне не нужна твоя любовь, — сказал он, — она смердит!»
— Понимаю, сэр, — заверил я его. Он ударил в самое сердце моей величайшей слабости: интеллектуальное сомнение.
С глубоким чувством я сказал ему:
— Я дарю Вам мою безусловную любовь!
Он продолжил давать мне различные наставления.
— А теперь встань передо мной на колени.
Я сделал это. Он попросил меня повторить, во имя Бога, Иисуса Христа и других гуру нашей линии обеты ученичества и отречения. Затем он приложил указательный палец правой руки к моей груди над сердцем. По меньшей мере две минуты его рука довольно сильно вибрировала. Невероятно, но с этого момента мое сознание каким-то всеобъемлющим образом преобразилось.
Я вышел из его комнаты для интервью ошеломленным. Норман, услышав, что меня приняли, с любовью обнял меня. Было, мягко говоря, необычно, когда кого-то принимали так быстро. Спустя несколько мгновений Мастер вышел из-за раздвинутой занавески на лекционный помост. Спокойно улыбнувшись нам, он сказал:
— У нас новый брат.