«Однажды Мастер преподал мне хороший урок того, как мы должны относиться к своей работе». Миссис Вера Браун (впоследствии Мира Мата), одна из старших и продвинутых учениц, которой Мастер поручил обучать некоторых новичков), поделилась со мной некоторыми своими впечатлениями от общения с нашим Гуру:
«Ты слишком много работаешь, — сказал мне однажды Мастер. — Ты должна работать меньше. Иначе ты подорвешь свое здоровье».
«Очень хорошо, — подумала я, — постараюсь не делать так много».
Дня через два или три, к моему удивлению, Мастер дал мне больше работы!»
Глаза миссис Браун заблестели. «Хорошо, Мастер, — подумала я, — должно быть, Вы знаете, что делаете». Я приступила к своим новым обязанностям. Но все время я задавалась вопросом: «Как совместить всю эту дополнительную работу с его наставлением работать меньше?»
И вот, через пару дней после этого Мастер снова сказал мне, на сей раз более строго: «Тебе не следует работать так много. В этой жизни ты проделала работу, которой хватит на несколько воплощений».
Что мне было делать? Я вновь попыталась сократить свою деятельность, но через два или три дня обнаружила, что Мастер дает мне больше работы, чем когда-либо!
Мы повторили эту маленькую комедию несколько раз. Каждый раз, когда Мастер велел мне работать меньше, он вскоре добавлял обязанности, которые заставляли меня работать больше. Я полагала, что он должен знать, что делает, и что мое дело — постараться понять, в чем было дело.
Наконец, однажды я посмотрела на Мастера. «Сэр, — сказала я, — почему бы в нашей жизни здесь не заменить слово "работа" словом "служение"?»
Мастер рассмеялся. «Это было хорошее шоу, — сказал он. — Всю свою жизнь ты думала: «Работа, работа, работа!» Сама эта мысль истощала тебя. Но ты только посмотри, насколько иначе себя чувствуешь, когда думаешь о работе как о божественном служении! Действуя так, чтобы угодить Богу, ты можешь делать вдвое больше, и никогда не чувствовать усталости!»
Миссис Браун, чье хрупкое тело, казалось, никогда не покидала энергия, сколько бы она ни работала, весело засмеялась:
— Видите ли, сама мысль о действиях в угоду Богу наполняет нас Его энергией. Мастер говорит нам, что это наше нежелание перекрывает поток энергии.
— Верно, — задумчиво ответил я, — сколько бы я ни применял этот принцип на практике, я обнаруживал, что он прекрасно работает. Но, — продолжал я, — я столкнулся еще с одним препятствием: быть слишком усердным. Что можно сделать в таком случае?
— Как можно быть слишком усердным?
— Ну, я имею в виду, что испытываю чрезмерный энтузиазм по отношению к тому, что делаю. В результате я теряю внутренний покой и впадаю в старое ощущение тяжелой работы, которое приводит к истощению.
— Понятно, — миссис Браун сочувственно кивнула. — Да, это так. Без внутреннего покоя мы теряем осознание присутствия Бога. А если мы не можем чувствовать Его внутри, то не можем по-настоящему ощутить Его энергию. — Она снова весело рассмеялась.
— Мастер преподал мне хороший урок также и на эту тему. Однажды он готовил на своей кухне. Я была в комнате вместе с ним. За неимением лучшего для себя занятия, я решила прибирать за ним. Как только он опустошал кастрюлю, я ее мыла. Когда он что-нибудь проливал, я все убирала.
Ну, он начал пачкать сковороду за сковородой, проливая все больше и больше еды. Я работала все быстрее и быстрее, чтобы не отставать от него. За всю свою жизнь я никогда не видела такой неряшливой готовки! В конце концов, я сдалась. Мне пришло в голову, что я могла бы подождать, пока он закончит, прежде чем делать что-то еще.
Как только я села, чтобы понаблюдать за ним, я заметила на его лице легкую улыбку, хотя он ничего не сказал. Вскоре я увидела, что он больше ничего не портит. Наконец, меня осенило, что он всего лишь учил меня различию между спокойной деятельностью в памятовании о Боге и той неугомонностью, которой мы предаемся только активности ради. Я работала в духе занятости. Мастер показал мне мою ошибку так, чтобы я сама пришла к собственному логическому выводу!
Сам я со временем научился делать внутренний мир своей «граничной линией»1. Сколько бы ни было вызовов для моих энергий, я никогда не позволял им довести меня до такого состояния, когда мой внутренний мир оказался бы под угрозой.
Духовный путь, как можно предположить, был бы относительно прост для понимания, если бы он включал в себя только медитацию, экстатические видения и блаженное расширение сознания. Зачем, спрашивается, усложнять его мирскими делами, такими как рытье канав, написание писем и уборка кухонь? На каком-то уровне можно посочувствовать нерадивому ученику, который в день окончания строительства бассейна в Твенти-Найн-Палмз ворчал: «Я пришел сюда не для того, чтобы заливать цемент!» Многие искренне преданные тоже, наверное, задавались вопросом, какое отношение к поиску Бога имеет заливка цемента (или рытье канав, или написание писем, или уборка кухонь).
Ответ весьма прост: никакого! По крайней мере, сами по себе. Однажды Мастер рассказал историю о человеке, который положил в церкви стодолларовую купюру на блюдо для сбора пожертвований, а потом расстроился, что Бог не ответил на его молитву. Мастер со смехом заметил: «Бог уже был этой стодолларовой купюрой — на блюде для сбора пожертвований или вне его! Какое ему дело до того, куда ее поместили?» Царство майи (космической иллюзии) подобно поверхности океана: неважно, насколько высокие волны вздымает шторм, — общий уровень океана остается неизменным. Бог не нуждается ни в чем, что мы можем Ему дать. Он уже есть всё! «Единственное, что Он хочет от нас, — сказал Мастер, — это наша любовь».
Таким образом, цель духовной работы на самом деле не в том, чтобы делать что-то для Бога, но в том, чтобы делать самое важное для нас самих: очищать свои сердца. Для Бога никакая работа не является более или менее важной, чем любая другая. В Бхагавадгите говорится, что Он принимает даже цветок или листок в качестве подношения, если они преподносятся с преданностью2. Важно достичь такого состояния, когда вся наша любовь и вся наша энергия естественно устремляется к Нему.
Медитация — это тоже своего рода работа. Правда, она отличается от такого труда, как рытье канав, но тогда и умственное планирование тоже, а кто скажет, что планирование — не такой уж и труд, по сравнению с физическим исполнением планов? Даже в животном мире умственные способности часто ценятся выше, чем грубая сила. (Понаблюдайте за группой собак, играющих вместе. Обычно за наиболее смышленым псом, а не самым крупным, следуют остальные.) Медитация — самая утонченная и возвышенная работа из всех видов умственной деятельности. Она является источником величайшего вдохновения. Если бы можно было глубоко медитировать весь день, то у ищущих божественного общения не было бы необходимости рыть канавы или выполнять любую другую работу, физическую или умственную.
Условием, конечно же, является слово «глубоко».
Когда Мриналини Мата, принявшая ученичество юной школьницей, однажды за завтраком встретилась с Мастером за столом, он сказал ей: «Ты сегодня утром не медитировала».
— Сэр, — запротестовала она, — я медитировала целый час!
Совершенно не впечатлившись, Мастер ответил: «Тебе надо было медитировать полчаса». Он увидел, что в тот день, когда она была не в настроении медитировать интенсивно, просидев дольше, она на самом деле провела менее эффективную медитацию.
Интенсивность — это все: интенсивность осознания. Невозможно достичь сверхсознания половинчатыми усилиями. «Вы должны быть спокойно активными и активно спокойными, — сказал Мастер. — Интенсивно осознавайте все, что вы делаете». Работа на духовном пути— это средство, помогающее постоянно, динамично направлять свою энергию к Богу.
«Ведите счет каждой минуте, — сказал Мастер. — Минуты важнее, чем годы». Люди, которые полностью сосредотачиваются на работе для Бога, обнаруживают, что они также могут медитировать более глубоко.
«Когда вы работаете для Бога, а не для себя, — сказал нам однажды Мастер, — это так же хорошо, как и медитация. Тогда работа помогает медитации, а медитация помогает работе. Вам нужен баланс. Только медитируя, вы становитесь ленивыми, а чувства становятся сильнее. Если только работать, ум становится беспокойным, и вы забываете Бога».
Мастер учил нас считать святой любую работу, которую мы выполняем, чтобы угодить Богу. Чтобы его ученики-священники не думали, что их работа по обучению и консультированию более духовна, чем работа других учеников, которые служили в садах, он их тоже привлекал к физическому труду. В те выходные, когда Мастер впервые послал меня читать лекцию в Сан-Диего, я получил ценный урок от Карла Свенсона (впоследствии — брата Саролананды), товарища по ученичеству из Энсинитаса. «Посмотри на мои руки! — пожаловался я. — Они все в рубцах цемента. Люди подумают, что я не удосужился их отмыть».
«Что ты говоришь? — запротестовал Карл. — Это твои знаки отличия».
Мастер учил нас не только мгновение за мгновением преподносить свою работу Богу, но и видеть Бога, действующего через нас, как настоящего Исполнителя. «Я спал, — сказал он однажды, — и мне снилось, что я работаю. Я проснулся и увидел, что работает Бог». Действие в этом духе не предназначено для того, чтобы сделать нас автоматами. Помню, как однажды воскресным утром в середине проповеди я подумал: «Если Бог действительно является Деятелем, почему бы мне мысленно совсем не удалиться со сцены и не подождать, пока Он заговорит через меня?» Последовали две минуты молчания! Друзья в аудитории подумали, что я, должно быть, застыл от волнения. Но для меня эта пауза была просто интересным экспериментом. Наконец, я пришел к выводу, что Бог не собирается говорить за меня. Он был просто вдохновением для моих слов. Моя работа заключалась в том, чтобы черпать это вдохновение.
Таким образом, видеть Бога как Деятеля означает признавать, что мы живем благодаря Его энергии и вдохновению. Это означает не ставить себе в заслугу то, что мы делаем. При таком отношении сохраняется смирение, а также значительно увеличиваются способности к достижениям.
Мастер советовал мне перед каждой лекцией молиться Богу и нашим Гуру и просить их использовать меня в качестве инструмента для выражения того, что они хотели бы сказать через меня. Увы, смирение обрести не просто. Поработав несколько месяцев над его развитием, однажды утром я проснулся с осознанием того, что начинаю гордиться своим смирением! Работая над развитием преданности, я также обнаружил, что становлюсь самодовольным оттого, что чувствую ее. (Мастер прокомментировал: «Если ты любишь себя, как ты можешь любить Бога?») Настоящий секрет смирения, как я постепенно понял, заключается в честности с самим собой. Видение всего в правильном соотношении с другими вещами снижает шансы относиться к себе или чему-либо еще слишком серьезно.
Как однажды заметила сестра Гьянамата Бернарду, поблагодарившему ее за духовную помощь, которую она с любовью оказывала ему на протяжении многих лет: «Природа смоковницы — приносить смоквы». В ее словах прозвучало смирение совершенной отрешенности — то есть, опять-таки, полная честность перед собой.
Мастер, пытаясь отучить нас от вялой готовности, которую он называл «сознанием в одну лошадиную силу», призывал нас всегда поддерживать позитивный взгляд и утверждать возможности, а не ослаблять их обилием «разумных» возражений.
Помню, как однажды он поприветствовал меня: «Как дела, Уолтер?»
— Ну, — начал я...
— Это хорошо! — сразу же прервал он меня, подавляя в зародыше то, что, как он видел, было лишь легким случаем «испарений» печали.
Никогда не поддерживая наших плохих настроений, он советовал решительно изгонять их с помощью энергичных, позитивных утверждений. «Я страдаю, когда ты не в настроении, — сказал он однажды, — потому что тогда я вижу, как Сатана овладевает тобой».
Фэй, когда ей было семнадцать, была склонна к некоторому унынию. «Если ты хочешь быть несчастной, — сказал ей однажды Мастер, — никто в мире не сможет сделать тебя счастливой. А если ты решишь быть счастливой, никто в мире не сможет сделать тебя несчастной». Однажды Дая Мата сказала мне: «Мастер даже не разрешал нам находиться рядом с ним, когда мы были в плохом настроении».
Перепады настроения не часто создавали мне особые проблемы, но я припоминаю один случай, заставший меня врасплох, и действенный способ побороть его, который я обнаружил.
Это было в феврале или марте 1949 года. Мастер на несколько недель уехал из Маунт-Вашингтона, и все это время мы не виделись. Я начал остро ощущать его отсутствие. Наконец, он вернулся. На следующий день мне передали, чтобы я послал кого-нибудь отнести пятигаллонную бутыль питьевой воды наверх, на его кухню. С нетерпением я взял это дело на себя. Поднявшись с бутылью наверх, я услышал, как Мастер у себя в гостиной диктует письмо. В надежде привлечь его внимание я с грохотом поставил бутыль и произвел столько шума, сколько, по моему мнению, было благопристойно для работы, которая требовала минимального шума. Мастер не обращал внимания.
«Ему все равно, что я скучаю по нему! — подумал я, внезапно погружаясь в жестокую депрессию. — Я для него просто работник, а не ученик!» Я пустился в размышления о бесчувственной природе этого мира, где никому, в сущности, ни до кого нет дела. Через несколько мгновений я сделал резкий разворот: «Нет, Мастеру не все равно, но он видит, что я настолько безнадежен, что он может перестать лить воду в эту бездонную яму!» Мои мысли крутились снова и снова. Я попытался рассуждать сам с собой: «Послушай, он явно занят. Почему он должен бросить все только ради тебя?»
— Да? — возразил мой непокорный ум. — Воображаю, как он сказал: «Ты посмотри, идет этот никчемный ученик Уолтер! Дай-ка я поскорее начну диктовать письмо в качестве оправдания, чтобы не звать его сюда».
Очевидно, ум не собирался вытаскивать меня из этого ментального водоворота. На самом деле ум склонен поддерживать любое преобладающее в нем чувство.
— Тебе нравится быть угрюмым? — потребовал я ответа у своих ментальных граждан.
— Нет! — раздался хор голосов — единогласно, за исключением одного или двух ворчунов на заднем плане.
— Что ж, ребята, если разум не помогает, давайте посмотрим, не поможет ли нам изменение уровня сознания.
Я спустился в свою медитационную «пещеру» и глубоко погрузил свой ум в Центр Христа между бровями. Это заняло всего пять минут. По прошествии этого времени мое настроение стало настолько приподнятым и позитивным, что мне уже не нужно было ничего утверждать. «Ну, конечно же, он занят! — подумал я. — Разве он не говорил нам часто, что истинное общение с ним происходит внутри, в медитации? А что если бы все ученики эгоистично пытались занять его время? У него не останется времени, чтобы завершить свои труды, которые помогут тысячам».
В «Автобиографии йога» Мастер писал: «Мысли имеют универсальные, а не индивидуальные корни». Мы их не создаем. Мы только получаем их, в зависимости от нашего уровня сознания.
«Сэр, — однажды спросил кто-то Мастера, — что является причиной плохих настроений?»
«Плохие настроения, — ответил он, — вызываются прошлым чрезмерным увлечением чувственными удовольствиями и, как следствие, пресыщенностью и отвращением. Если вы будете потакать дурным настроениям, — предостерегающе добавил он, — то усилите колебания ума в сторону чувственных удовольствий. Ибо именно так работает закон двойственности: ум постоянно перемещается вперед и назад, подобно маятнику, между противоположными состояниями сознания. Если, не поддаваясь настроениям, вы удалите энергию от одного крайнего положения маятника, то обнаружите, что влияние чувств на вас в противоположном положении также ослабнет».
В другой раз я также узнал, насколько важно не позволять умственным наклонностям слишком распускаться. В первый год пребывания в Маунт-Вашингтоне меня одно время беспокоили периоды всепоглощающей сонливости во время медитаций. Едва я садился для медитации, как моя голова начинала клевать носом. В один из дней я ощущал особенную внутреннюю радость и с нетерпением ждал вечерней медитации. Но, к моему огромному отвращению, как только я сел и начал медитировать, сонливость вновь опустилась на меня, как густой туман. Я был в ярости на себя.
«Раз уж ты так настаиваешь на сне, — бранил я свой ум, — я вообще не дам тебе спать!»
Я не ложился всю ночь: печатал письма, гулял по территории, пил чай — делал все, что угодно, лишь бы подавить стойкую тягу ко сну. Когда рассвело, я вышел из помещения и усердно работал в саду. К вечеру следующего дня мой ум стал настолько покорным — как я полагаю, в ужасе, что злоупотребление бессонницей будет и во вторую ночь! — что моя медитативная сонливость полностью прекратилась и больше не возвращалась в течение многих месяцев.
Я трудился в медитации с таким же усердием, как и в течение дня на различных работах. («Слишком усердно, — сказал мне однажды Мастер. — В медитации тебе следует больше внимания уделять расслаблению».) Вскоре я узнал, что пословица «Не клади все яйца в одну корзину» так же справедлива для духовных чаяний, как и для мирских.
Во время субботних медитаций я все глубже и глубже погружался во внутреннее спокойствие. «Еще немного усилий, — начал думать я, — и я наверняка проскользну в полное сверхсознание». Однажды субботним утром я вошел в свою пещеру с твердым решением не прекращать медитацию, пока эта цель не будет достигнута. В течение девяти часов я сидел, непрерывно используя каждую каплю воли, которую только мог мобилизовать. В конце концов, дойдя до истощения, мне ничего не оставалось, как признать поражение. Если бы я остановился, не доводя себя до изнеможения, то, возможно, мне удалось бы избежать уныния и сохранить достаточно уверенности, чтобы продолжать попытки в последующие субботы. Однако хотя я и продолжал регулярно медитировать, прошли месяцы, прежде чем я смог вновь предпринимать серьезные усилия. Фактически именно с этой неудачи и началась моя склонность к сонливости.
Но даже при этом бывали вознаграждения: временами возникала глубокая радость в моменты внутреннего покоя и растущая преданность, и блаженные внутренние звуки — особенно один, напоминающий шум ветра в деревьях. Мастер настоятельно советовал нам не рассказывать о своих медитативных переживаниях, поэтому я предпочитаю хранить самые драгоценные из них в глубине сердца.
Я усердно работал над развитием преданности, ежедневно пел чанты и молился о милости сильной любви к Богу. Однажды Мастер ласково мне улыбнулся: «Продолжай заниматься преданностью, — сказал он. — Увидишь, насколько суха твоя жизнь, когда ты зависишь от интеллекта».
Его помощь была доступна каждому, кто мысленно взывал к нему в медитации. Здесь он был проводником, тонко вдохновляя нас, в зависимости от степени нашей восприимчивости, на правильные духовные усилия. Также иногда, встречая нас в течение дня, он давал наставления по какому-то вопросу, касающемуся наших медитаций. Поистине он наблюдал за нами во всех отношениях. Меня никогда не переставало удивлять, что с таким количеством учеников, о которых нужно было заботиться, он мог так прекрасно осознавать потребности каждого из них.
«Я ежедневно просматриваю ваши души, — говорил он нам. — Если я вижу в тебе что-то, что надо исправить, я говорю тебе об этом. В противном случае я не говорю ничего». В другой раз он сказал: «Я прожил жизни каждого из вас. Часто ночью я так глубоко погружаюсь в человека, что, просыпаясь утром, думаю, что я и есть этот человек! Это переживание может быть ужасным, если человек полон плохих настроений и желаний».
Миссис Мишель Эванс, та дама, которой я в Сан-Диего давал посвящение в Крия-йогу, рассказывала мне: «Раньше я пила — не много, а как большинство людей — знаете, чтобы быть общительной. Когда я встретила Мастера, он сказал мне бросить это, поэтому какое-то время я совсем не употребляла спиртное. Но затем подумала: «Конечно, пиво не в счет, не так ли? Или вино? Их ведь нельзя поставить в один ряд с виски, ромом и бренди, ведь так?» Поэтому я вновь стала иногда пить пиво или вино. Это позволяло мне не пускаться в длинные объяснения, когда у нас были гости.
И вот, на следующей встрече с Мастером в церкви Сан-Диего он посмотрел на меня как-то проницательно и сказал: "Я имел в виду все алкогольные напитки!" Ну и ну! С тех пор какой у меня был выбор? Когда бы я ни поскользнулась, он знал об этом!»
Ян Сэвидж, девятилетний мальчик, приехавший в Маунт-Вашингтон вместе с мамой, однажды медитировал с Даниэлем Буном, когда у него было видение Иисуса Христа. Взволнованный, он потом рассказал об этом Буну.
— Возможно, это твое воображение, — сказал Бун. — Лучше ничего не рассказывай, пока не спросишь об этом Мастера.
Мастер, бывший в это время в отъезде, возвратился, чтобы провести службу в следующее воскресенье. По окончании службы Ян встал в очередь преданных, которые всегда ожидали возможности пройти вперед и получить благословение Мастера. Когда он подошел, Мастер протянул руку и ласково взъерошил его волосы.
— О-о! — вскричал он. — У маленького Яна было видение Иисуса Христа. Это очень хорошо. Это было подлинное видение!
В феврале Бун рассказал мне о переживании, полученном в результате двухдневного упорного сосредоточения ума на Мастере. Его охватил некий экстаз, в котором он совершенно не мог чувствовать своего тела, даже когда двигался, выполняя свои ежедневные обязанности в типографии. «В конце концов мне пришлось молиться о том, чтобы я смог снова почувствовать свое тело, — сказал он. — Я боялся, что могу его покалечить каким-нибудь механизмом».
Что ж, подумал я, это — то, что надо! Больше стремясь к самому переживанию, чем к смиренной сонастройке с моим Гуру, я сосредоточил ум на Мастере. В то время он находился в Энсинитасе. Через два или три дня он вернулся в Маунт-Вашингтон; я встретил его у крыльца, когда он приехал.
— Что за озорство ты задумал, Уолтер? — Он многозначительно улыбнулся.
— Никакое, сэр. Озорство? Мне это не казалось похожим на проделку.
— Ты уверен, что не замышляешь никакой проделки?
Я начал понимать, что он имел в виду, но отказывался принять его определение моих действий. Входя в дом, он ласково улыбнулся и сказал: «До свидания, Уолтер». Обдумывая этот вопрос, мне пришлось признать, что, хотя практика моя была правильной, мои намерения были ошибочными.
— Не ищите переживаний в медитации, — говорил нам Мастер. — Путь к Богу — это не цирк.
Еще более трогательным был опыт другого ученика, преподобного Майкла, который, чувствуя глубокую любовь к Мастеру, часто мысленно повторял слова: «Я люблю Вас, Гуру!»
В один из дней Мастер откликнулся на его молчаливое подношение. Они случайно встретились в саду ашрама в Энсинитасе. С глубокой нежностью Гуру посмотрел на него и сказал: «Я тоже люблю тебя».
Мастер мгновенно откликнулся на искреннюю любовь. Однажды, сильно скучая по нему, я поехал в Энсинитас, где он в то время жил. Вскоре после моего приезда он проходил мимо нашей группы, возвращаясь с прогулки. Завидев меня, он предложил проехаться с ним до ашрама. «Я скучал по тебе», — сказал он мне с любовью. Как редко, подумал я, люди настолько чутко схватывают наши невыраженные чувства.
Помощь Мастера приходила к нам не только в нашей внутренней, духовной борьбе, но и в нашей работе. Однажды мы с Норманом заново штукатурили стену гаража у главного въезда на территорию Маунт-Вашингтона. Штукатурка была старой и быстро схватывалась. Хотя мы продолжали подливать воду, нам приходилось прикладывать много усилий, чтобы уложить каждый замес до того, как он полностью затвердеет.
Когда мы выполнили половину работы, Мастер, отправляясь в поездку, увидел нас и остановил машину. Подозвав нас, он беседовал с нами около получаса. Разумеется, мы были в восторге. Но в глубине души у нас затаилась легкая тревога: как там наша штукатурка? Я только что сделал свежий замес и вылил на доску. И он затвердевал с каждой секундой.
К тому времени, когда Мастер уехал, мы с Норманом были уверены, что нам понадобится кувалда, чтобы разбить штукатурку. Однако, к нашему изумлению, она оказалась такой же мягкой и податливой, какой была, когда я ее вылил. Остаток дня штукатурка больше не причиняла нам никаких хлопот.
При нашем образе жизни тяжелая работа была так же важна, как и регулярная медитация. «Вы должны быть чрезвычайно деятельными на пути к Богу, — сказал Мастер, — прежде чем сможете достичь состояния недеяния в единстве с Ним». Тем не менее он подчеркивал, что преданность более важна, чем работа или медитация. «Без любви к Богу, — учил он, — никто не сможет найти Его».
Каждую ночь я напевал песню великого бенгальского святого Рама Прошада в переводе Мастера: «Придет ли ко мне тот день, когда со словами «Мать! Мать!» из глаз моих потекут слезы?» Постепенно я заметил, что внутренне преображаюсь. Когда мне однажды рассказали о беседе Мастера с группой монахов в Энсинитасе, я начал чувствовать, что у меня есть повод поздравить себя. Во время того разговора Мастер с любовью заметил: «Смотрите, как я изменил Уолтера!»