Глава 22. Сердце каменного изваяния
– Как верная индийская жена, я не хочу жаловаться на мужа. Но мне бы очень хотелось, чтобы он отвратился от материалистических взглядов. Ему доставляет удовольствие высмеивать изображения святых в моей комнате для медитаций. Дорогой брат, я глубоко верю, что ты можешь ему помочь. Поможешь?
Старшая сестра Рома умоляюще смотрела на меня. Я зашел в ее калькуттский дом на улице Гириш Видьяранта. Эта мольба тронула меня, ибо сестра оказала глубокое духовное влияние в моем детстве и с любовью старалась заполнить вакуум, возникший в семье в связи со смертью матери.
– Милая сестра, конечно, я сделаю все, что смогу. – Я улыбнулся, стараясь прогнать уныние с ее лица, контрастирующее с обычно спокойным и бодрым выражением.
Мы с Ромой посидели немного, безмолвно молясь, направить нас. За год до этого сестра попросила меня посвятить ее в крия-йогу, в которой весьма преуспела. И тут меня осенило:
– Завтра, – сказал я, – я отправлюсь в храм богини Кали в Дакшинешваре. Пожалуйста, поедем со мной, и убеди мужа сопровождать нас. Я чувствую, что в вибрациях этого святого места Божественная Мать коснется его сердца. Но не говори ему о целях нашей поездки.
Сестра с надеждой согласилась. Очень рано следующим утром мне было приятно увидеть, что Рома и ее муж были готовы к поездке. Пока нанятый нами экипаж громыхал по верхней кольцевой дороге на пути к Дакшинешвару, мой зять Сатиш Чандра Бос забавлялся тем, что высмеивал духовных лиц прошлого, настоящего и будущего. Я заметил, что Рома тихо плачет.
– Приободрись, сестренка, – прошептал я. – Не давай мужу радости полагать, будто мы принимаем его насмешки всерьез.
– Мукунда, как ты можешь восхищаться пустым надувательством, – сказал Сатиш. – У всяких там садху и вид-то отталкивающий. Либо они худы, как скелеты, либо не по святому жирны, как слоны!
Я громко расхохотался. Моя добродушная реакция вызвала у Сатиша раздражение, он впал в угрюмое молчание. Когда наш кеб оказался на земле Дакшинешвара, он саркастически усмехнулся:
– Я полагаю, эта экскурсия задумана для того, чтобы переделать меня?
Когда же я, промолчав, отвернулся, он схватил меня за руку:
– Юный господин монах, – сказал он, – не забудь договориться со священнослужителями храма, чтобы они обеспечили нам полдник. – Сатиш хотел избавить себя от всякой беседы со жрецами.
– Сейчас я буду медитировать. О еде не беспокойся, – ответил я резко. – Божественная Мать Сама позаботится о нас.
– Не уверен, что Божественная Мать хоть что-нибудь сделает для меня. А за еду я считаю ответственным тебя, – сказал Сатиш угрожающе.
Я один проследовал в большой храм Кали, в зал с колоннами у входа, отыскал затененное место у одной из колонн и сел в позе лотоса. Хотя было еще семь часов, утреннее солнце быстро стало палящим.
Мир отступил, когда я благоговейно вошел в состояние транса. Мой ум сосредоточился на богине Кали, Чье изваяние в Дакшинешваре было предметом особого обожания великого учителя Шри Рамакришны Парамахансы. В ответ на его неистовые мольбы каменное изваяние этого самого храма часто принимало образ и беседовало с ним.
Безмолвная Матерь с каменным сердцем, – молился я. – Ты оживала по просьбе Твоего любимого приверженца Рамакришны, почему же не внемлешь воплям Твоего жаждущего сына?
Мое возвышенное рвение безгранично возрастало, сопровождаясь усилением божественного покоя. Тем не менее, когда прошло пять часов, а богиня, Которую я внутренне четко визуализировал, не дала никакого ответа, я слегка приуныл. Иногда, отсрочивая осуществление молитвы, Бог испытывает поклоняющихся. Но в конце концов Он являет Себя упорному поклоняющемуся в наиболее дорогой для последнего форме. Набожный христианин видит Иисуса, индус – Кришну или богиню Кали, или, если его поклонение носит безличный характер, – расширяющийся свет.
С неохотой открыв глаза, я увидел, что один жрец закрывает двери храма в соответствии с обычаем на полуденный час. Поднявшись со своего уединенного места в открытом зале, я пошел во двор. Его каменный настил жгло полуденное солнце, сильно обжигая босые ноги.
– Божественная Мать, – безмолвно увещевал я. – Ты не приходишь ко мне в видении, а теперь Ты сокрыта в храме за закрытыми дверьми. Я хотел вознести Тебе ныне особую молитву за Сатиша.
Моя внутренняя просьба была тотчас принята. Сначала на голову и под стопы накатилась приятная волна прохлады, изгнав все неудобства. Затем, к моему изумлению, храм необычайно увеличился. Его широкие двери отворились, открыв каменную фигуру богини Кали, Которая мало-помалу ожила, улыбаясь, кивнув в знак приветствия; Она возбудила трепет неописуемого восторга. Как будто какой-то таинственный магнит извлек дыхание из легких, тело стало совсем неподвижным, хотя и не инертным.
Последовало экстатическое расширение сознания. Я мог ясно видеть на несколько миль за Гангом, слева от меня и за храмом, предместья Дакшинешвара. Стены всех строений призрачно мерцали, через них я видел людей, ходящих вдали туда и сюда.
Хотя я был бездыханным, а тело находилось в удивительно спокойном состоянии, тем не менее способность свободно двигать руками и ногами сохранилась. Несколько минут я пытался то закрывать, то открывать глаза; и в том, и в другом случае отчетливо виделась вся панорама Дакшинешвара.
Духовное зрение пронизывает всю материю, подобно рентгеновским лучам: центр божественного глаза везде, а горизонт – нигде. Стоя там, на солнечном дворе, я по новому осознал, что тогда, когда человек перестанет быть блудным сыном Бога, поглощенным физическим миром, который на самом деле – греза, не более чем мыльный пузырь, он вновь наследует Вечное Царство. Если «уход от действительности» и есть потребность человека, ограниченного своей личностью, может ли этот «уход» сравниться с величием вездесущности?
В моем святом переживании в Дакшинешваре были сильно увеличены храм и образ богини. Все остальное виделось в нормальном измерении, хотя и было окружено ободком мягкого света белого, голубого и пастельно-радужного оттенка. Тело мое, казалось, было из эфирного вещества и могло вот-вот взлететь. Вполне сознавая материальное окружение, я осмотрелся и сделал несколько шагов, не нарушая непрерывности блаженного видения.
За стенами храма я вдруг мельком увидел зятя, который сидел под колючими ветками священного дерева бел. Без усилий можно было различить ход его мыслей, несколько возвышенных святым влиянием Дакшинешвара. Тем не менее в его уме содержались недобрые мысли в мой адрес. Я обратился прямо к милостивому образу богини.
– Божественная Мать, – молился я, – не переменишь ли Ты духовно мужа сестры?
Прелестная фигура, до сих пор хранившая полное молчание, наконец заговорила:
– Твое желание сбудется!
Счастливый, я взглянул на Сатиша. Как бы инстинктивно сознавая действие какой-то духовной силы, он с возмущением вскочил с земли. Я видел, как он бежит за храм, приближаясь ко мне и грозя кулаком.
Всеобъемлющее видение пропало. Я больше не мог видеть славную богиню: вздымающийся храм уменьшился до обычных размеров, утратив прозрачность, снова тело изнемогало от свирепых лучей солнца. Бросившись под укрытие колонн, я взглянул на часы: был час дня, божественное видение длилось час. Там меня настиг разгневанный Сатиш:
– Эй ты, дурачок, – выпалил он, – ты шесть часов просидел тут, скрестив ноги и скосив глаза. Я уже вдоволь находился в ожидании тебя. Где моя еда? Теперь храм закрыт, ты не сообщил священнослужителям, и мы остались без еды!
Возвышенное чувство, нахлынувшее от присутствия богини, все еще трепетало во мне; у меня хватило смелости воскликнуть: «Божественная Мать, накорми нас!»
Сатиш был вне себя от ярости:
– Заладил одно и то же, – закричал он, – хотел бы я видеть, как твоя Божественная Мать подаст нам еду без предварительных мер! – Едва он сказал это, как один из жрецов храма пересек двор и подошел к нам.
– Сын мой, – обратился он ко мне, – я видел твое лицо, безмятежно сияющее в течение нескольких часов медитации. Заметив прибытие утром вашей группы, я почувствовал желание оставить вам еду для второго завтрака. Правда, кормить тех, кто предварительно не сделал заказ, – против правил храма, но я сделал для вас исключение.
Поблагодарив его, я посмотрел Сатишу прямо в глаза. Он покраснел и опустил голову в безмолвном раскаянии. Когда нам подали обильную еду, в том числе, не соответствующие сезону манго, я заметил, что у зятя аппетит был весьма скромен. Он был сбит с толку и погрузился в океан мыслей.
На обратном пути Сатиш был более мягок и время от времени вопросительно поглядывал на меня. Но он не сказал ни слова с того момента, когда жрец, как бы прямо на его вызов, пригласил нас на полдник.
Следующим вечером я навестил сестру. Она встретила меня ласково.
Я стою между двумя своими сестрами Ромой (слева) и Налини.
Моя старшая сестра Ума в детстве. Горахпур.
– Милый брат, – воскликнула она, – что за чудо! В прошлый вечер муж плакал предо мной, как дитя, не скрывая слез. "Милая дэви
Спустя несколько лет, в 1936 году, я посетил зятя в Дели и был счастлив заметить, что он чрезвычайно развился в самопознании, будучи благословен видением Божественной Матери. За время своего пребывания я заметил, что Сатиш тайно большую часть ночи проводил в божественной медитации, хотя и страдал серьезной болезнью, а днем был занят на службе.
Ко мне пришла мысль, что жизнь зятя не будет продолжительна. Рома, должно быть, прочитала эту мысль в моем уме.
– Дорогой брат, – сказала она, – я здорова, а муж болен. Тем не менее я хочу, чтобы ты знал, что, как преданная индийская жена, я намерена умереть первой
Ошеломленный этими словами, тем не менее я сознавал остроту истины в них. Я был в Америке, когда сестра умерла примерно через год после своего предсказания. Мой младший брат Бишну позже сообщил подробности:
"В день ее смерти мы с Сатишем были в Калькутте. В то утро она надела свой свадебный наряд.
– Зачем тебе такой особенный костюм? – спросил Сатиш.
– Это последний день моего служения тебе на земле, – ответила Рома.
Вскоре с нею случился сердечный приступ. Когда ее сын бросился было за помощью, она сказала: – Сынок, не оставляй меня. Это бесполезно, я умру прежде, чем придет врач.
Через десять минут, касаясь в знак почтения стоп мужа, Рома счастливо и без мучений, в полном сознании оставила свое тело.
После смерти жены Сатиш стал весьма склонен к уединению. Однажды, когда мы с ним смотрели на фотографию улыбающейся Ромы, Сатиш вдруг воскликнул, как будто жена его была рядом: «Зачем ты улыбаешься? Ты думаешь, что хорошо сделала, решив уйти раньше меня. Я докажу, что ты не можешь оставаться без меня долго, и скоро присоединюсь к тебе».
Хотя в это время Сатиш был совершенно здоров, он умер без всякой видимой причины вскоре после странного замечания перед фотографией".
Так отошли и моя сестра, и человек, который в Дакшинешваре мгновенно преобразился в безмолвного святого.