вишайа винивартанте нирахарасйа дехинах
расаварджам расо 'пйасйа парам дрштва нивартате
Если воздерживающимся человеком руководит не мудрость, а что-либо другое, он по-прежнему находится в дремучем ментальном лесу мирских желаний. Он лишь внешне отвел глаза от объектов чувств, а внутренне его продолжают преследовать соблазны. В то же время прозорливец, который очами мудрости повсюду видит Высший Свет, не обращает внимания на бледные тени материалистичных желаний.
Обжора, решивший физически поститься, может некоторое время воздерживаться от пищи, но любая мысль о ней сразу же пробуждает в нем частично подчиненную склонность к перееданию: орган вкусового восприятия, временно ослабленный постом, снова обретает силу диктатора. Аналогично, посредством физического самообуздания, не сопровождающегося подчинением себе психики, можно до поры до времени воздерживаться от соблазнительных объектов чувств, но рано или поздно подверженный искушениям ум капитулирует перед соблазнами.
Физическое отрешение должно сопровождаться психической отрешенностью и ясным видением отличия души от тела. Однако царственным путем к спасению является восприятие высшей радости Духа. Ощутив ни с чем не сравнимое духовное блаженство, йог теряет интерес к убогим мирским удовольствиям.
Можно сказать, что в этом стихе Гиты внешнее отрешение монахов и свами сравнивается с внутренней отрешенностью йогов. Многие монахи считают, что, живя в монастыре или приняв обет безбрачия, они избавляются от привязанностей к мирским объектам. На самом же деле все те свами и другие «отрешенные» личности, которые не стали йогами не приняли практических методов единения с Богом), подвергают себя огромной опасности: они рискуют, подобно мирянину, не практикующему внутреннюю непривязанность, потерять из виду свою божественную цель.
Физическое отрешение само по себе не полностью убеждает непокорный ум в необходимости отказа от материалистичных наслаждений. Однако йог — будь он монахом или семейным человеком, — познавший в глубокой медитации высшую радость Духа, не только думает, но и знает, что ради нее было бы глупо не отказаться от ничтожных мирских «радостей».
Простой человек, решивший вести аскетичный образ жизни и отказавшийся от соблазнительных объектов, одержал победу лишь в первом раунде поединка с чувствами. Внутренние вожделения вовсе не считают себя побежденными! Поэтому аскет должен изучать искусство не только внешнего, но и внутреннего самообуздания.
Если в молоко влить воду, оно окажется разбавленным и его свойства ухудшатся. Но если из молока сбить масло, оно сможет без всякого вреда для себя плавать на поверхности воды. Аналогично, уму простого монаха необходимо держаться в стороне от мирских искушений, тогда как йог, взбивший масло Самореализации, внутренне и внешне глух ко всем призывам объектов чувств — даже если со всех сторон окружен ими.
Без регулярных занятий специфической йогической медитацией, позволяющей управлять энергией жизни в органах чувств, уход от мира вряд ли принесет желаемые духовные блага. Более того, в такой ситуации монах нередко оказывается в неудобном положении лицемера: внешне отрешенного и внутренне одолеваемого желаниями.
Иога предлагает до краев наполнить ум божественной Радостью! Разве может человек, исполнившийся блаженства, по-прежнему интересоваться мирскими удовольствиями? Воистину, йога — царственный путь к спасению.