йам хи на вйатхайантйете пурушам пурушаршабха
самадухкхасукхам дхирам со 'мртатвайа калпате
«Тот благословенный человек, который принимает удары молота испытаний подобно наковальне; который спокойно встречает как печальный пасмурный зимний день, так и радостный солнечный день весны; который невозмутимо поглощает искушения подобно океану, принимающему в себя реки, — избран богами для вечного Царства!»
Основным принципом материального мира является двойственность. Познавшему удовольствие известно страдание. Знающий о тепле должен знать и о холоде. Если бы в мире присутствовало только тепло или только холод, только печаль или только радость, люди не были бы раздраженными жертвами капризов двойственности. Но на что было бы похожим такое монотонное существование? Определенные контрасты необходимы, и проблему создают не они, а человеческая реакция на двойственность. Пока человек является рабом полярных воздействий, он пребывает во власти изменчивого феноменального мира.
Вина за порабощенность души телом и земной жизнью всецело лежит на эгоистичных человеческих предпочтениях. Познающий интеллект незаинтересованно, «академически», регистрирует обретаемый опыт. Он в равной степени буднично записывает информацию о смерти любимого человека и о рождении ребенка. Уже после того, как интеллект проинформирует сознание о потере любимого друга, эмоции позволяют классифицировать это событие как горестное. Аналогично, заинтересованное человеческое сознание относит рождение ребенка к разряду радостных событий.
У психологических близнецов Радости и Печали общий отец - Желание. Удовлетворение желания приятно, а неудовлетворенное желание причиняет боль. Эти две категории неразделимы. Подобно тому как вращение Земли вокруг своей оси нераздельно связало день с ночью, так наслаждение и страдание, сменяя друг друга, вращаются вокруг общей оси желания.
Желание появляется при механическом контакте чувств с их объектами. Проявляясь в виде предпочтений низшего «Я», желание прорастает в сознании того человека, который недостаточно бдительно управляет реакцией своих чувств на всевозможные мирские воздействия. Рамки желаний, которыми эго ограничивает себя, наносят ущерб уравновешенности ума. Все, исходящее из желания, несет с собой беспокойство, ибо желание похоже на камень, упавший в озеро сознания и возмутивший его поверхность. Привязанность к удовольствиям и неприязнь к неприятному в равной степени нарушают равновесие внутренней природы.
Распознав неразделимость противоположностей, учителя Индии поняли, что даже удовольствия, в силу своей временности, являются пред вестниками страданий. Подобно брошенному в костер пучку соломы, наслаждение на миг озаряет мрак сердца, но вспыхнувшая надежа тут же гаснет, усугубляя печаль. Именно поэтому Гита учит, что возбуждающих наслаждений надо избегать так же, как болезненных переживаний. Человек сможет подняться над страданием только тогда, когда чувства займут в отношении противоположностей нейтральную позицию. Всегда улыбающегося мудреца, несомненно, трудно опечалить.
Чтобы быть выше мирской суеты, нужно практиковать нейтральное отношение к земным событиям. Многие скажут: «Постой-ка! Если я буду культивировать нейтральность, как мне наслаждаться жизнью?» Что ж, обратимся к логике. Хотя за страданиями следует удовольствие, вряд ли разумно утверждать, что, дабы ценить здоровье, необходимо попасть в аварию или заболеть. Неужели для того, чтобы насладиться покоем, обязательно вначале измучить себя беспокойством? Люди могут дружить, даже если до этого они и не были врагами! Таким образом, приятие жизни такой, «как она есть» (уверенность в неизбежности постоянного перехода наслаждений в страдания и наоборот), не является правильным способом мирского существования.
Святые обнаружили, что секрет счастья кроется в уравновешенности психики, покой которой не могут нарушить никакие земные противоположности. Изменчивый ум воспринимает меняющийся мир и легко выходит из равновесия. В то же время неизменная душа и не обеспокоенный ум видят Вечный Дух, пребывающий за покровом изменений. Тот человек, чей ум похож на дрожащее зеркало, воспринимает искаженный волнами перемен лик мира, однако, если зеркало ума неподвижно, в нем отражается лишь Единое Целое — Бог. Йог действительно, а не в воображении видит, что его тело и все объекты являются конденсированным Сознанием Духа. Ум, освобожденный от неестественного возбуждения, погружается в природное состояние внутреннего покоя и радости души.
Когда высокий уровень духовного развития позволяет уму йога не слушать внушения внешней активности чувств, тот, подобно Арджуне, видит, что для достижения обещанного состояния вечности нужно еще нейтрализовать медитацией эффекты внутренней деятельности сенсорных сил.
Отключив (посредством полученных от гуру техник) свое внимание и энергию жизни от мышц и сердца и направив челн медитации вверх по реке позвоночного электричества, йог, подобно Одиссею, встречает на своем пути сирен звука, прикосновения, запаха, вкуса и всевозможных образов, пытающихся соблазнами заманить его в опасные воды. Если ум поддастся этим утонченным обещаниям чувств, медитативная ладья души попадет в водоворот неведения. Однако искренний ученик обнаруживает, что соблазны чувств недолговечны, — их сила быстро иссякает. Эти «сирены» являются последними следами глубоко погребенных в сознании тенденций, сформировавшихся в прошлых жизнях.
Адепту йоги следует игнорировать все астральные и ментальные помехи, нацелив ум на созерцаемую в межбровье (во время глубокой медитации) светящуюся точку в центре духовного ока. Так йог вступает в небесные пределы вечности; ему никогда больше не придется возвращаться в водоворот реинкарнаций и страданий!